Оглянись на пороге - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Ланской cтр.№ 22

Боже мой, как давно канули в Лету те времена, когда она всерьез бредила искусством! Тяга к прекрасному разбилась о суровую действительность пару лет назад, когда Ира, еще совсем юная, поняла: ничего ей в родимом театре не светит.

— Валить отсюда надо, — сокрушалась закадычная подружка Светка. — В Большой ехать, в Москву.

— Только нас там и не хватало, — фыркала Ира.

— А может, и не хватало! — запальчиво возражала та. — Откуда ты знаешь?

— Оттуда. В Большой все рвутся, со всей страны. Куда более ногастые, талантливые и пробивные. Так что, подруга, сидела бы ты на попе ровно.

— Вот напрасно ты нас хоронишь, — возразила Света. — Себя особенно. Так и будешь вон «у воды» розочкой махать. А я лично себя в нашем гадючнике хоронить не собираюсь. Летом манатки соберу — и фьють, в Москву, в столицу, в Большой театр…

— Угу. К хвосту близко не садись, — проворчала Ира, хотя в глубине души понимала, как права подруга.

В театре, куда она поступила после окончания училища, ролей ей не давали. Спасибо, что в кордебалет взяли, да и то исключительно благодаря протекции мужа и свекра. Вместе со Светкой и еще десятком девиц и парней Ирина танцевала «у воды» — партию лебедей в «Лебедином озере», стоя едва ли не в последнем ряду, да выбегала на сцену в оперетте «Летучая мышь» и подобных — изображая гостей и прочую челядь. В театре был свой мощный клан, с покровителями и признанными звездами, которые не собирались в ближайшее время уходить на покой.

Светка все-таки уехала и — о чудо! — пробилась в Большой. Первые месяцы писала из Москвы длинные письма, иногда звонила, захлебываясь от впечатлений, а потом восторги подувяли. Определили ее в тот же кордебалет, задвинув в угол последнего лебединого ряда. Самым большим достижением стала партия одной из виллис.

Потом письма и звонки прекратились. Подруга вернулась в город с поджатым хвостом и как-то вечером, явившись к ней, горько сказала:

— Никому мы не нужны, Ирка. Ни там, ни тут.

— Глупости говоришь, — возразила та.

— Ничего не глупости. Лучше б я на парикмахера выучилась, честное слово. А что? Тоже творческая профессия, зато всегда при деньгах, и никого не волнует, на сколько грамм я поправилась и как высоко могу задрать ногу, как изящно выгляжу в арабеске и как хорошо у меня получаются па-де-бурре. Зачем я столько лет потратила на хрень?

— Это искусство, мася, — ласково сказала Ира. — А мы ему служим. Так что некоторая жертва предполагается.

Светлана отмахнулась, зло усмехнувшись.

— Ты когда прописные истины говоришь, наверное, не замечаешь, как фальшиво это звучит. Сколько у тебя сейчас зарплата?

— Ну…

— Без «ну».

— Десять пятьсот.

— Вот! — торжествующе подняла палец Света. — И у меня в Москве было десять. Нам, кордебалетным, больше четырнадцати и не положено. А жить как? У меня эти деньги только на проезд уходили да чуть-чуть на жратву. Представляешь, как я себя чувствую? Я же жрать хочу постоянно, при этом вынуждена еще и диету соблюдать. В общаге шесть девок в комнате, и все вечно голодные. Вечером спектакль, приезжаешь потная, мокрая, горячей воды нет… Согреешь чайник, голову в тазик, потом этой же водой обмываешься — и спать. Лежишь вот так в своей продавленной другими балеринами койке и понимаешь: ни хрена у тебя не выйдет. Ни хре-на! Мало таланта, мало работоспособности. Связи нужны. А их нет и, скорее всего, не будет.

Ира погладила подругу по руке и помолчала. Сказать, что та неправа, язык не поворачивался. Она и сама держалась исключительно благодаря мужу, поскольку могла позволить себе участвовать не в каждом спектакле, не биться из-за роли и при этом не чувствовать себя несчастной и обездоленной.

— Может, вернешься, а, мась? — спросила Ирина. — Далась тебе Москва? В театре тебя еще не забыли, глядишь, обратно возьмут.

Светлана горько усмехнулась.

— А тут что делать? Ну, скажи, что? Я понимаю, ты никогда не была честолюбива, никогда роль из глотки зубами не выдирала. Опять же, муж есть, хата вон какая шикарная… Куда тебе ехать, в самом деле? Тут все в шоколаде. А у меня — ничего, понимаешь, ничегошеньки нет! Тут плохо, там плохо, но там все же легче, потому что люди вокруг чужие.

— Разве ж это легче? — тихо спросила Ирина.

— Легче, — жестко ответила Света. — Потому что никому не надо льстиво улыбаться и объяснять, почему не сложилась карьера, почему не замужем, почему детей нет. Там ты никому ничего не должен. А я устала, устала отчитываться за свою жизнь, как будто должна всем.

— Да никому ты ничего не должна, — устало сказала Ира. — Тем более отчитываться. Живи как можешь. Хотела бы сказать «как хочешь», но я даже себе этого озвучить не могу.

Она хотела сказать что-то еще, вроде того, как соскучилась по подруге, с которой были вместе с первого класса училища, но только рукой махнула. Тогда, в конфетно-розовом детстве, будущее казалось таким безоблачным… Прогуливаясь по парку, они тайком ели мороженое, строго запрещенное и педагогами, и родителями, воображали себя разведчицами в тылу врага, смеялись над боровшимися в кучах прелой листвы мальчишками и ходили к старому пруду — смотреть крокодила. В классе говорили, что в воду однажды кто-то выпустил маленького крокодильчика, привезенного из Африки в банке. Тот вырос и по ночам нападал на одиноких прохожих, затягивая их в темную, покрытую желтыми листьями воду.

Несмотря на все усилия, увидеть его ни разу не удалось, хотя Светка утверждала, что однажды заметила, как шевельнулось и ушло под воду бревно с выпученными змеиными глазами.

«Смотреть крокодила» они ходили до самого Светкиного отъезда в Москву. Хотя где-то лет в десять уже прекрасно понимали, что в прудике глубиной по пояс никакая рептилия жить не может, однако лучше места, чтобы пошептаться о секретном вдали от людских глаз, они не могли найти. После отъезда подруги Ирина пробовала ходить к пруду одна, но больше не ощущала того таинственного тепла, хранимого мифическим животным. И не с кем было поделиться, что жизнь и карьера складывались не совсем так, как планировали, что у одной, что у другой.

Крокодилий пруд, вместе с понимающими взглядами и милыми девичьими тайнами, остался в прошлом. А теперь и дружба, разделенная тысячью километров, постепенно угасала.

От жалости к Светке и себе самой у нее моментально запершило в горле, ударило в нос так, что предательские слезы навернулись на глаза. Она еще с минуту пыталась их сдержать, потом зашмыгала носом, а следом заревела и Светка.

Под совместный рев и грустные стенания Лары Фабиан они усидели бутылку мартини. Потом диск кончился, примерно одновременно со слезами, и они решили пойти куда-нибудь «кутить». Сергей от похода по злачным местам отказался, ему надо было с утра на какой-то сложный процесс. Светлана же поход по кабакам без мужика считала неприличным, оттого в спешном порядке был выдернут из постели одноклассник Владик Олейников.