Яд-шоколад - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Степанова cтр.№ 35

Тонкий, как хлыст, высокий, изящный в костюме щеголей викторианской эпохи — таким Катя впервые увидела Феликса Масляненко — антикварного гота.

Полковник Гущин — человек простой и без затей, сразу не узнал его, хотя два года назад лично допрашивал, как и Веру Масляненко. Он принял Феликса за шута горохового.

— Полиция области. Начальник управления полковник Гущин. Вера Сергеевна дома?

— Мама вас ждет.

— Феликс, это кто там еще? Кого к нам несет? — послышался из дома женский голос.

Катя подумала, что это сама хозяйка, вдова фабриканта окликает своего сына… надо же это существо… ну точно по виду вампир, принц-кровосос… и этот вампир — двоюродный брат серийного убийцы…

Все это пронеслось у нее вихрем в голове, а потом она увидела женщину на фоне окна и поняла, что это не мать Феликса, не Вера Масляненко. По виду гораздо старше Феликса, эта женщина в матери ему все же явно не годилась. Тоже высокая, широкобедрая, немного нескладная, темноволосая и не очень красивая — с обычным не слишком запоминающимся лицом, без всякой косметики, одетая в дорогой бежевый спортивный велюровый костюм от именитого дизайнера. Она стояла у окна, держа в руках раскрытую книгу.

— Это полиция к маме, — сказал Феликс. — Сестренка, шла бы ты к себе.

— Мама в туалете, у нее жестокий запор, — объявила, нимало не смутившись подробностями, женщина в бежевом. Она жевала. На подоконнике перед ней — коробка шоколадных конфет. — Это всегда у нее, когда она меняет воду. А в Питере другая вода. Вот в результате проблемы с кишечником. Вы садитесь. Подождите маму, — она указала на кожаный диван и кресла.

— Нет, лучше пойдемте в гостиную, я вас провожу, — сказал Феликс.

— В сиреневой гостиной свинарник, там еще не убрано после твоей вечеринки, — сказала женщина в бежевом, беря из коробки конфету.

— Простите, а вы дочь Веры Сергеевны? — спросил Гущин.

— Да, я Мальвина. Это не шутка, это мое настоящее имя, папочка меня так назвал, — Мальвина Масляненко тускло улыбнулась. — Угораздило же, да?

— Пройдемте в кабинет, — сказал Феликс.

— Они тут уже в креслах сидят, чего ты их как овец гонишь? — капризно спросила Мальвина.

— Мы будем тебе тут мешать.

— Ничего подобного, — Мальвина взмахнула раскрытой книгой.

— Может, мы действительно вам мешаем? — спросила Катя. Она с великим интересом разглядывала их обоих, но больше, конечно, его — брата… существо, так похожее на принца-кровососа.

— Вы мне не мешаете, я к лекции готовлюсь. Полезно прерваться.

— А вы что, преподаете? — спросила Катя.

— Да, читаю лекции студентам.

— А какой предмет?

— Литература, поэзия.

— А где? — машинально спросил полковник Гущин; он оглядывал этот дом и… черт, может быть, Кате это в тот момент показалось, но он к чему-то украдкой принюхивался!

— В университете и на подготовительных курсах, но в частном порядке.

— А, это хорошее дело — литература, — Гущин кивнул и снова, как показалось Кате, потянул носом.

Попыталась принюхаться и она. Воздух спертый. Эти богатые комнаты с темными обоями, роскошными хрустальными люстрами и нелепой лепниной на потолке не мешало бы основательно проветрить. И вообще не мешало бы тут убраться, пройтись с пылесосом, мокрой тряпкой. Такой огромный дом. Казалось, он должен быть полон прислуги, а тут вроде никого.

Они сидели, ждали. Феликс остался в дверях, прислонился спиной к дверному косяку.

— А чего это вы к нам? — спросил он после паузы. — Я вас помню, два года назад вы меня допрашивали. Про Родиошу разговор шел у нас с вами.

— И я вас вспомнил, только не сразу узнал. Вы что, молодой человек, к театральной постановке готовитесь? — спросил Гущин.

— Нет. Это мой повседневный костюм, — Феликс усмехнулся. — Я бы тогда и к вам в полицию так явился. Но мама на коленях умоляла меня одеться как все.

— Феликс у нас не может как все, он особенный, — сказала Мальвина. — Особенным нелегко. Вот послушайте, что пишет Михаил Кузмин о людях особенных.

— Кто? — недоуменно спросил Гущин.

— Михаил Кузмин — поэт Серебряного века. Моя следующая лекция о нем. На составные части разлагает кристалл лучи — и радуга видна… Я вышел на крыльцо — темнели розы и пахли розовою плащаницей. Закатное малиновое небо чертили ласточки… и пруд блестел…

Катя взглянула в окно — ласточки чертят небо… А дальше — озеро.

— Это прямо ваш пейзаж, — сказала она. — При чем же тут люди особенные?

— Порой, когда готовишься к очередной лекции, такие ассоциации возникают поразительные, — Мальвина Масляненко взмахнула томиком поэзии Серебряного века. — Непрошеные гости сошлись ко мне на чай. Тут, хочешь иль не хочешь, с улыбкою встречай. Забытые названья, небывшие слова… От темных разговоров тупеет голова…

— Мы к вам по официальному делу, уважаемая, — объявил Гущин. — И не надо тут ерничать.

— А кто ерничает? — улыбнулась Мальвина. — Это Кузмин.

Улыбка осветила и украсила ее лицо. И тем не менее Катя отметила — Мальвина не очень похожа на своего брата Феликса — совсем другой тип внешности. Он парень, однако — хрупкая, тонкая кость, а она — женщина — кость широкая, а это значит, что к сорока годам начнет полнеть, раздаваться вширь в бедрах.

— «Форель разбивает лед», — сказала Катя. — Ваша лекция об этой поэме Кузмина?

— Да, меня тут посетила идея, что он — единственный настоящий трубадур в русской поэзии в смысле ассоциации со средневековыми трубадурами. Только вот он воспевал очень странную любовь, — Мальвина взвесила томик стихов на ладони. — В широкое окно лился свободно голубоватый леденящий свет…

Катя снова взглянула в окно — то ли облачность затянула майское небо в мгновение ока, то ли холодом дохнуло — в комнате внезапно стало сумрачно и одновременно светло.

А потом она поняла, в чем дело — Феликс выключил зажженную настольную лампу, стоящую на антикварном комоде у двери. И остался лишь дневной свет.

— Зеленый край за паром голубым… Исландия, Гренландия и Туле… зеленый край за паром голубым… И вот я помню — тело мне сковала какая-то дремота перед взрывом. И ожидание, и отвращение. Последний стыд и полное блаженство, а легкий стук внутри не прерывался, как будто рыба бьет хвостом о лед, — Мальвина закрыла книгу. — Это ведь сердце так стучит, сердце в груди. На мой взгляд, самое точное описание физической любви.

— Сестра, у них от тебя пухнет голова, — сказал Феликс. — Они не твои студенты, ты что, разницы не видишь?

— Я различаю разницу, а ты… не богемских лесов вампиром — смертным братом пред целым миром ты назвался, так будь же брат!

Катя слушала с великим интересом. Мальвина — старшая словно дразнила брата, виртуозно вставляя стихи Михаила Кузмина, точно это была ее собственная речь. И это сравнение с вампиром — она словно угадала Катины мысли!