Этот голос… этот удивительный голос, сладкий как мед, с мягким акцентом. Он обволакивал меня, и с ним пришло понимание невероятного: я жива. Я жива. И Дмитрий здесь.
Видеть его я не могла, но почувствовала на своих губах улыбку.
— Ты моя сиделка?
Судя по звукам, он встал с кресла и подошел. Господи, до чего же высокий! Он сверху вниз смотрел на меня, широко улыбаясь — большая редкость для него. С нашей последней встречи он привел себя в порядок, аккуратно завязал сзади каштановые волосы, хотя явно дня два не брился. Я попыталась сесть, но он остановил меня.
— Нет-нет, ты должна лежать.
Боль в груди подтверждала, что он прав. Сознание прояснилось, однако силы ко мне еще не вернулись. Я не знала, сколько времени прошло, но что-то подсказывало — тело выдержало нелегкую борьбу, не со стригоями, конечно, но с самим собой. Борьбу за мое выживание.
— Тогда подойди ближе, — попросила я. — Хочу видеть тебя.
Он задумался на мгновение и скинул туфли. Повернувшись на бок — что заставило меня поморщиться от боли — и слегка поерзав, я освободила место на краю постели. Он лег рядом, положив голову на мою подушку. Наши лица разделяло всего несколько дюймов.
— Так лучше? — спросил он.
— Гораздо.
Своими изящными длинными пальцами он отвел от моего лица волосы и погладил меня по щеке.
— Как ты?
— Есть хочу.
Он негромко рассмеялся и осторожно скользнул рукой по моему телу, остановившись на бедре; вроде как обнял меня.
— Естественно. Пока им удавалось вливать в тебя только бульон. Ну и всякое внутривенное питание. Думаю, ты подсела на сахар.
Я сморщилась. Терпеть не могу всякие иглы и трубки; хорошо, что, очнувшись, я ничего такого не увидела. (Иглы для татуировки — совсем другое дело.)
— Сколько я была без сознания?
— Несколько дней.
— Несколько дней… — Я вздрогнула и подтянула одеяло — мне вдруг стало холодно. — Я не должна была выжить.
Эти выстрелы… слишком сильные… слишком близко к сердцу. Или прямо в сердце? Я приложила руку к груди, не имея представления, куда именно попали пули. Болело все.
— О господи! Лисса исцелила меня.
Для этого она наверняка привлекла слишком много энергии духа! Не нужно было… она не могла позволить себе этого. Вот только… почему я все еще чувствую боль? Если бы Лисса исцелила меня, этого не было бы.
— Нет, она не исцеляла тебя.
— Нет? — До меня не доходило. Как еще я могла выжить? На ум пришел удивительный ответ. — Тогда… Адриан? Он не стал бы… после того, как я с ним обошлась… нет. Он не мог…
— Думаешь, он позволил бы тебе умереть?
Я не знала ответа. Пули наверняка давно удалили, но при мысли об Адриане сердце — выражаясь фигурально — заболело.
— Какие бы чувства он к тебе ни испытывал… — Дмитрий помолчал; в конце концов, это была деликатная тема. — В общем, он не дал бы тебе умереть. Он хотел исцелить тебя, но тоже этого не делал.
Как скверно, что я так плохо думала об Адриане! Дмитрий прав. Адриан никогда не покинул бы меня, руководствуясь чувством обиды.
— Тогда кто? Соня?
— Никто. Ты сама, надо полагать.
— Я… что?
— Время от времени люди выздоравливают и без всякой магии, Роза. — Его лицо сохраняло серьезность, но в голосе слышались веселые нотки. — И твои раны… скверные, по правде говоря… Никто не думал, что ты выживешь. Тебе сделали операцию, а потом мы все просто ждали.
— Но почему… — Было как-то неловко задавать этот вопрос. — Почему Адриан или Лисса не исцелили меня?
— О, они очень хотели, поверь. Но после случившегося, во всем этом хаосе… Их обоих увели и серьезно охраняли. Не позволяли приближаться к тебе — ведь тогда все еще считалось, что, возможно, ты убийца. Сначала стражи хотели получить подтверждение виновности Таши, даже несмотря на ее компрометирующее поведение.
Понадобилось некоторое время, чтобы освоиться с мыслью — я исцелилась с помощью современной медицины и резервов собственного организма. Что же, вполне возможно. Пока я обдумывала эту идею, смысл сказанного Дмитрием дошел до меня.
— Таша… жива?
Его лицо вытянулось.
— Да. Ее схватили сразу после того, как она выстрелила в тебя, прежде чем еще кто-нибудь мог пострадать. Ее арестовали, и тут появились новые доказательства.
— Разоблачать ее оказалось труднее всего, что я делала в жизни. Сражаться со стригоями и то легче.
— Знаю. Я и сам с трудом верил. — В его глазах появилось отсутствующее выражение; что ни говори, он знал ее дольше, чем меня. — Но она сделала свой выбор, и все обвинения с тебя были сняты. Теперь ты свободная женщина. И даже больше того — героиня. Эйб хвастается, что все это его рук дело.
Я не смогла сдержать улыбки.
— Ясное дело, хвастается. Скоро, наверное, предъявит мне счет.
Голова закружилась — от радости и от изумления. «Свободная женщина». Груз обвинений и перспектива смертного приговора, казалось, годами давили на меня, а теперь… Теперь ничего этого не стало.
Дмитрий рассмеялся. Мне хотелось, чтобы так продолжалось вечно, только он и я, без всякой охраны. Ну, еще я обошлась бы без боли и толстой повязки на груди. Мы с ним так редко оставались наедине, когда действительно могли расслабиться и не скрывать своей любви. Наши отношения только-только начали налаживаться… почти слишком поздно. Может, и сейчас слишком поздно.
— И что теперь? — спросила я.
— Не знаю. — Он прижался щекой к моему лбу. — Просто я так рад… так рад, что ты жива. Я уже столько раз был близок к тому, чтобы потерять тебя. Когда я увидел тебя на полу, а вокруг все это столпотворение… Я чувствовал себя ужасно беспомощным. И понял, что ты права. Нельзя тратить жизнь на чувство вины и ненависти к себе. Этот твой взгляд в конце… Я понял — ты любишь меня.
— А ты сомневался?
Я хотела произнести это шутливо, но получилось, будто мне обидно. Может, так и было, отчасти. Я много раз признавалась ему в любви.
— Нет. В смысле, я понял, что ты не просто любишь меня. Понял, что ты действительно простила меня.
— На самом деле нечего прощать.
— А я всегда считал, что есть. — Он чуть отодвинулся и посмотрел на меня. — Именно это сдерживало меня. Что бы ты ни говорила, я не мог этому поверить… не мог поверить, что ты простила все, что я сделал тебе в Сибири и потом, когда Лисса исцелила меня. Мне казалось, ты обманываешь себя.
— Такое действительно бывало. Но не в этот раз.
— Знаю. И в тот момент, когда я понял, что ты простила и действительно любишь меня, я в конце концов смог и сам простить себя. Вся эта тяжесть, это цепляние за прошлое… все исчезло. Такое чувство, будто…