— Что с тобой? — спросил я больного. Он, не отвечая, невидящим взором смотрел куда-то в потолок.
— Помирать, видно, будет, нужно бы попа позвать, да заплатить нечем, — вместо сына ответил, входя в избушку, старик, — а за так наш поп ни за что не пойдет соборовать. Может ты, батюшка, — с надеждой посмотрел он на маячившего в дверях Алексия, — соборуешь раба Божьего Данилу, за Христа ради?
— Не могу, мне это не по сану, — ответил воинствующий инок.
— Вот горе-то какое, — зажурился старик, — видать, придется сынку помирать без покаяния.
Мне очень не хотелось отвлекаться на лечение случайного встреченного человека, самому нужны были силы, которых после нынешней бурной ночи было не так уж много, но я не смог преодолеть внутреннее чувство долга и, ругая себя за душевную слабость, велел старику:
— Выйди пока, попробую ему помочь.
— Попробуй, — равнодушно согласился он, — попытка не пытка, только поздно уже лечить, видать, Данила свое отжил.
Выполз наружу я только спустя полчаса и обессилено присел на влажную после недавнего дождя завалинку. Стрик повернул ко мне скорбно-равнодушное лицо:
— Никак, отошел?
— Заснул, — ответил я, — жар спал, может, и выживет.
— Не может того быть! — воскликнул он и бросился в избу.
Мы остались вдвоем с Алексием, Он стоял, прислонившись к стене, и грелся на ленивом московском солнышке. Пересказал полученные у старика сведения:
— Жили здесь такие, один здоровый, другой маленький, только еще ранней весной исчезли неведомо куда. Так что мы с тобой опоздали. Обманул нас вчера мазурик, зря деньги взял.
— Ничего, хотя бы буду знать их имена, все какая-то польза, — устало ответил я. — Погоди, немного отдохну, и пойдем.
Однако уйти мы не успели, из избушки вышел старик. Выглядел он потерянным, вытирал рукавом заплаканные глаза:
— Неужто не помрет сынок Данила-то? — с надеждой спросил он, просительно заглядывая мне в глаза.
— Думаю, выздоровеет, — ответил я, вставая — Ну, будь здоров, отец.
— Господь тебя, добрый человек, наградит!
Мы уже собрались уходить, когда он, смущенно кашлянув, сказал:
— А Фильку с Верстой вы зря ищете. Страшные они люди.
Мы разом остановились, и я, стараясь не показывать заинтересованность, спросил:
— А чем же они страшные? Я слышал, люди как люди…
Дед сокрушенно покачал головой:
— Они, знаете, когда отсюда пропали? После того как по соседству, — он указал на стоящую невдалеке избу, — целую дворянскую семью вырезали, всех, вместе с малыми детками и холопами. Никого не пощадили. Кто видел, что натворили, почти умом тронулся.
— Они? — только и спросил Алексий.
— Чего не знаю, того не знаю, потому зря наговаривать не буду. Только после того как страшное дело случилось, разом оба исчезли. Они тут такого страху на православный народ нагнали, что, когда розыск проводили, никто из соседей и рта не раскрыл! Так что сами крепко думайте, след вам их искать или того не стоит, жизнь дороже.
— Знаем мы, отец, кто они такие, потому и с голой саблей ищем. Они и меня хотели зарезать, только не получилось. С Филькой я справился, а вот второй ушел. Ты подумай, может быть, сможешь подсказать, где нам Версту искать?
— Филька говоришь, преставился, — старик снял шапку и перекрестился, — что ж, Бог ему судья. А искать-то… Точно не скажу, но люди видели их как-то недавно возле Поганых прудов. Вроде они где-то там проживают.
— Спасибо, отец, — поблагодарил я. — Если найдем, то с меня причитается. А не скажешь еще, какой Верста с лица, а то я его завернутого тряпкой видел, встречу — не признаю.
— Так обыкновенный, человек как человек, только мал ростом.
— Рост его я знаю, а волосы у него какие, глаза?
— Волосы обыкновенные, как у тебя, только чуток будут темнее. А глаза… Маленькие глаза у него, узкие и как будто буравчики. Смотрит, словно дырку в тебе вертит.
— Бороду носит? — задал я очередной наводящий вопрос.
— Нет у него бороды, волоса, видать, не растут, а лицо желтое, и кожа на нем как бы натянутая.
То, как старик описал Версту, было для меня бесценно. Человека с такой характерной внешностью можно было без большого труда найти не то, что в одном районе, в городе.
— Вот тебе, отец, ефимка, чтобы было, на что попа позвать, если, не дай Бог, понадобится, — сказал я, прощаясь. — Пусть твой Данила быстрей выздоравливает.
Глава 18
— Ну что, понял теперь, на кого мы охотимся? — спросил я Алексия. — Поверь на слово, один такой гаденыш десяти разбойников стоит. Парень такой серьезный, что я, пожалуй, еще и не встречал.
— И куда мы теперь? — спросил Алексий, задумчиво почесав затылок. — На Поганые пруды?
— Да, есть там у меня одна знакомая девушка. Может, ее родные смогут разузнать, где наш малыш прячется. Только сначала сходим в Кремль за лошадьми, а то пешком мы много не находим.
У Царского двора у меня произошла непредвиденная встреча. Только мы с Алексием начали подниматься по центральной лестнице, как меня окликнул по имени какой-то человек и, когда я обернулся, поманил рукой, Я пригляделся и узнал своего старого знакомого, холопа Екушина Кирилыча. Видимо, по случаю визита в Кремль, он приоделся и выглядел состоятельным горожанином.
— Здравствуй, боярин! — вежливо поздоровался он, отвешивая соответствующий случаю поклон. — А я к тебе по нашему делу.
— Вот уж кого не ждал, — ответив на приветствие, сказал я, — думал, ты про меня уже забыл.
— Как можно, договор дороже денег, обещал тебе дело сделать, и выполнил.
— Неужели дьяка привез? — поразился я.
Наш договор был именно о том, что Кирилыч возьмет по-тихому дьяка Екушина в плен и сдаст его мне.
— Вот привезти не привез, — сокрушенно сказал Кирилыч, — маленькая промашка вышла. Напоил я его, как ты советовал, беленой, а он возьми да помри. Так что я теперь и не знаю, как мы с тобой разойдемся.
— Получается, он умер? — уточнил я, невольно становясь заказчиком убийства.
— Завтра отпевают, — сняв шапку, доложил холоп. — Так я, значит, насчет денег, сразу отдашь или как?
Новость оказалась так неожиданна, что я не сразу нашел, что ответить. Мы с Кирилычем договаривались, что он напоит дьяка Дмитрия Александровича и привезет его мне. Сторговались на четырнадцати цехинах, они же по другому именованию дукаты или, как их еще называли в Москве, червонцы. Теперь же получался совсем другой расклад, выходило, что холоп его отравил, о чем мы с ним, понятное дело, не уславливались, и я ему, заплатив, приму этим как бы вину на себя.