– Вот-вот! А на мой взгляд, в этом ведомстве слишком много совершенно ненужных чиновников… Совершенно, совершенно ненужных. Достаточно просто хотя бы посидеть в приемной, понаблюдать, как они шляются у лестницы безо всякого дела, стоят, смеются, ведут какие-то нескончаемые пустопорожние разговоры, с нетерпением дожидаясь окончания рабочего дня!
– Верно, Марика! Выметем офисный планктон поганой метлою на стройки народного хозяйства! – воодушевившись, воскликнул протокуратор, не обращая внимания на то, что выражение «офисный планктон» явно было присутствующим непонятно. Впрочем, общий смысл все уловили правильно. Тут же послышались одобрительные крики:
– Верно! Дороги пускай мостят, бездельники! Жалованье им понизить.
– Жалованье понизить – это хорошо, конечно, – хитро ухмыльнулся Филимон. – А вот кто будет решать – кому именно? Кто работает хорошо, а кто – спустя рукава?
– Да это любой начальник знает!
– Уверяю вас, не любой! Очень хорошо над этим вопросом подумать надо. И еще вот над чем… Бывает, в разных ведомствах еще и создают специальные должности для всяких своих родственников или знакомых… Так вот, считаю, каждая новая должность должна утверждаться сенатом! И чтоб отвечали! Чтобы знали, если расплодят лишних…
– Верно, не следует плодить лишние сущности!
– Тихо, тихо, уважаемые! – увещевал Алексей. – О чиновниках – так сразу, с кондачка, не решишь. Тут долго и много думать надобно.
– О чиновничьих детках скажу! – нетерпеливо выкрикнул кто-то. – И двадцати годков многим от роду нету, а уже на лаковых колясках разъезжают, на сытых конях… Это ж за какие такие заслуги?
– Коляски им папашки покупают! Тут криминала нет.
– Нет есть! Жуткий криминал, я бы даже уточнил – разлагающий и разъедающий общество хуже, чем ржавчина – плохое железо. Многие ли даже из здесь сидящих могут позволить купить своим отпрыскам выезд – тройку или пару лошадей, коляску? Отсюда раздражение, зависть… я даже больше скажу – раскол! Ну какой смысл простому мастеровому или даже воину идти на стены, сражаться с турками – этих зажиревших барчуков защищать? Не больно-то надобно.
– Так что теперь, лаковые коляски запретить?
– А и запретить! Нечего дразнить акул, когда лодка тонет.
– Тихо, тихо, дайте молвить! – Слово опять взял Филимон Гротас. – Запрещать, конечно, не надо, ни к чему… А вот ввести дополнительный налог – милое дело! Налог на роскошь!
Сидевший рядом с протопроедром молчаливый господин в черной бархатной маске одобрительно закивал головой, видать, идея с налогами ему очень понравилась.
Еще говорили о торговле – тут теперь не только, как обычно, ругали алчных итальянцев, но не забывали теперь и себя: кто-то ведь этих самых итальянцев на рыбное место пустил! Или, наоборот, проворонил, раскрыл варежку. А свято место пусто не бывает.
Об образовании речь зашла. О том, что в Италию, во Францию, в Англию даже – все учиться едут, а в Константинов град – все меньше и меньше. Даже уже и в Мистру – и то уже меньше и меньше охотников, а ведь, казалось бы, там – сам Гемист – Георгий Плифон, знаменитый философ, богослов, ученый. Значит, надо поднимать престиж ромейского образования на ту высоту, где он когда-то был.
О ремеслах. В первую очередь поддерживать те, что имеют ярко выраженный спрос за рубежом – стеклодувное производство, шелк, бумажные мельницы. Чтоб не только хлеб, мед да рыбу продавать в иные страны, но и продукцию своего собственного ремесла.
В общем, говорили о многом. Не за один раз, конечно, собирались часто. И не только говорили, но и действовали.
На одном из собраний, когда речь вновь зашла о некомпетентных чиновниках, Алексей, неожиданно для себя горячо поддержанный Алосом Навкратосом, предложил позвать на пост главного финансиста Жака Керра, на другом доместик схол Запада завел речь о необходимости нового налогового кадастра – катастиха, куда предложил включить все заново переписанные владения, включая не только поместья – проастии и икопроастии, – но и частные владения, отданные в управление какому-либо лицу – эпискеписы.
А как-то раз заговорили о правах человека! Вот уж Алексей удивился – ну надо же! Тему, кстати, подняла Марика, поведавшая всем присутствующим какую-то страшную историю. Шла, мол, как-то домой мимо площади Тавра, смотрю – а там чуть ли что не побоище! Стражники, десятники, сотники – сгоняют тупыми концами копий толпу, ловят кого-то. И добро бы жулика или вора, так нет же!
– Представляете, люди просто-напросто пели себе песни о базилевсе, не особенно-то и ругательные… ну, если и ругали чуть-чуть – так не просто так, за дело. И их – за это! – в тюрьму!
– Все правильно, – покивал Филимон. – Закон об оскорблении величия еще никто не отменял.
– А вот я думаю, давно надо его отменить! – волнуясь, вскрикнула девушка. – По моему мнению, он власть только позорит. Народ уже открыто говорит – не умеют править, так хоть рот заткнуть. Стыдоба! Вот бросили в темницу Игнатия Фламина – господи, да разве ж можно было совершить что-то более глупое? Игнатий Фламин – поэт, певец, философ – известный каждому… ну буквально каждому… и почти каждым – он любим!
Почти как Высоцкий, – подумалось вдруг Алексею. А ведь – и впрямь… Ну-ка, власти б году в семьдесят восьмом арестовали Высоцкого… за его песни! Бред! На что уж косной – по мнению многих – была брежневская власть, – а и она подобных глупостей не допускала.
– Считаю, что всех, брошенных в темницы во исполнение закона об оскорблении величия, надобно выпустить, – дождавшись тишины, громко произнес протокуратор. – И чем раньше – тем лучше. Ибо власть, боящаяся народного смеха – слабая, глупая власть. И пускай народ смеется над базилевсом… Да-да, что вы так смотрите? Пускай! Лучше смех, чем апатия и ненависть. Лучше смех… – оратор обвел притихшую залу пристальным насмешливым взглядом. – Не могу советовать, но на месте базилевса я бы выпустил всех, а Игнатия Фламина – так проводил бы и лично. И даже бы извинился!
– Что за чушь ты несешь, Алексей?! – покраснев, вскинулся Филимон. – Да знаешь ли ты…
– Тихо, мой верный протопроедр. – Человек в черной маске неожиданно встал, медленно положив руку на плечо Филимона Гротаса.
И так же медленно снял с лица маску…
– Я отпущу всех этих людей, – негромко произнес он и усмехнулся, пригладив бороду.
Собравшиеся, в том числе и Алексей, затихли в немом изумлении, увидев, услышав, узнав… императора Константина…
Глава 17
Лето—осень 1450 г. Константинополь
Мысль разумная одна лишь
Много рук людей связала…
Гермониак.
Конец Трои
…Палеолога!
Император сдержал свое слово, и протокуратор Алексей Пафлагон, по долгу службы, присутствовал при сем вместе с протопроедром Филимоном Гротасом. Забавное было зрелище!