– Меня Сашок послал, вот! А ну, пустите…
– А ну, кыш отсюда, сопленосый! – живо навел порядок протокуратор.
– Да ла-адно, – разочарованно протянув, малолетний нахал спустился с крыльца и потопал к кустам. Потом, на полпути обернулся, крикнул дежурным:
– Так Машке и предайте – не придет, хуже будет.
– Не придет, не придет, – ласково крикнул Алексей, а про себя решил все же присмотреть за девчонкой – хоть и комсорг, а ведь в голове-то еще ветер!
В двадцать три ноль пять танцы кончились, затихли гитарные аккорды, вышли на улицу деревенские и местные, лагерные комсомольцы – видать, попрощаться с дружками. Увещевая, забегали вокруг воспитатели – бальзаковского возраста дамы:
– Отбой! Дети, отбой! Девочки, побыстрее!
Дети… Девочки… Это для них они девочки, а для местных ухарей – телки, которых очень даже можно…
Протокуратор поискал глазами комсорга. Не нашел и тут же поинтересовался, схватив за шкирку первого попавшегося пацана:
– Ты Машку Сорокину не видал?
– Машку? А, кажись она во-он туда, к забору, пошла. Прощаться.
– К забору, говоришь?
Отпустив парнишку, Алексей быстрым шагом направился в указанную сторону, явно предчувствуя что-то недоброе… Предчувствия его обманули! Машку он увидел сразу, правда, в компании тех двух амбалов и хануриков… вот Емелиного знакомца делового Паши Ветошкина среди них уже не было, и, наверное, от этого, а может, и от присутствия красивой девчонки, амбалы чувствовали себя намного раскованнее, один из них, картинно упав на левое колено, даже читал стихи, приложив руку к сердцу.
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты!
– Маша, это я сам сочинил! Для тебя!
– Ага, – смеясь, фыркнула девчонка. – А «Гиперболоид инженера Гарина» – тоже твоя работа?
– Почти! Почти! О королева моих очей! Да я для тебя тысячу гиперболоидов напишу, скажи только! – гопник передернул плечами. – Но за каждый попрошу поцелуй!
– Ах, вот оно в чем дело!
Алексей разочарованно отвернулся – вроде бы умная девка, а ведется на такие пустые слова! Впрочем, кто их, девок, поймет, особенно – в таком вот возрасте, когда еще ни мозгов и житейского опыта, а только мамкина юбка да папкин ремень? А ведь так хочется – ну, хочется же! – чувствовать себя большой и взрослой.
– Предлагаю вам, мадемуазель, прогуляться в саду при луне! – вскочив на ноги, галантно поклонился гопник.
Тоже еще, Казанова выискался – морда круглая, щекастая, красная, словно свекла… да к тому же парень-то явно выпивши, для куражу да для храбрости.
– Ну, пойдем же, свет очей моих! Я буду петь тебе… эти… ммм…
– Серенады, наверное? – озорно улыбнулась Маша, и в этот момент кто-то из хануриков передал «Казанове» букет, который тот тут же вручил девушке.
Та ахнула! И было от чего – букет-то состоял из крупных, со слезой, роз! Хоть и поется в песне – «не дари мне цветов покупных, а нарви мне букет полевых», а розы, они и в Африке – розы, для девичьего сердца ничего убойнее нет.
– Ой, Саша…
– Так идем?!
– Ну ладно… Только недолго, у нас отбой уже.
– Конечно недолго, королева! И пяти минут хватит, – обернувшись к гопникам, обольститель подмигнул, а вся кодлочка рассмеялась.
И смех этот, а, вернее – глумливый хохот – почему-то очень не понравился протокуратору. Немного выждав, Алексей направился вслед за романтической парой, тем более что все гопники уже давно убежали туда же… что тоже было не очень-то хорошим признаком.
Неужели изнасилуют? Вот так вот, нагло, при народе… Впрочем, народу-то и нет уже. Лагерные комсомольцы все на крыльце толпятся, местные тоже вроде бы как ушли… Да, прямых свидетелей не будет. Разве что сами гопники… которые тут же как один и пояснят, что видели своего кругломордого сотоварища далеко-далеко отсюда… Как раз в тот момент, про который вы и говорите, товарищ следователь. А что тогда такого случилось? Изнасиловали?! Да что вы?! И кого же интересно? Жаль, жаль… Не, никого конкретно не подозреваем, у нас тут летом приезжих много. Наш знакомый? Нет, нет, он все время с нами был, никуда не отходил, честное комсомольское слово! Девушка говорит? Наговаривает! Наговаривает, товарищ следователь. Они как раз перед этим поссорились, вот она и…
– Ай… ай… Не надо!
Сдавленный крик. И – тишина.
Алексей бросился бежать, сворачивая с освещенной фонарями аллеи в кусты… Ага… Забор. Приглушенный свет дальнего фонаря… Трава… Скамеечка…
– Пусти-и-и-и…
– Ах ты, сука, кусаться?!
Звук пощечины.
В иное время подбежавший протокуратор просто-напросто свернул бы насильнику шею, однако тут пока приходилось проявлять гуманизм – не хватало еще проблем с правоохранительными органами… вот уж, действительно, не хватало.
Так что – кулаком в ухо, и все дела. Главное, не разговаривать, молча…
Отоварив «Казанову», Алексей с ходу врезал ногой в того, кто оказался ближе… с воем ханурик отлетел в сторону. Что-то щелкнуло… Протокуратор резко обернулся на звук, увидев, как в призрачном луче дальнего фонаря угрожающе блеснуло лезвие, зажатое в руке второго здоровяка…
Ну, ну, давай! Давай же!
Выкрикивая невнятные угрозы, тот бросился в атаку… дурачок. Связалось дите с чертом! Отклонившись в сторону, Алексей пропустил лезвие мимо себя и, ловко ухватив нападавшего за руку, дернул… Послышался треск… И стон… перешедший в жуткий вой. Понятно – больно. А развлекаться с девчонкой как, весело?
– Маша-а-а-а! – послышался чей-то крик. – Маша-а-а-а!!!
– Атас! – глухо прокричал кто-то. – Сваливаем.
Быстрый топот. Ругательства. Стон… А «Казанова» до сих пор никак не мог прийти в себя – сидел, обхватив голову руками, мычал… Видать, хороший вышел удар. Крепкий.
– Как ты? – Алексей склонился над плачущей девушкой.
Белая, с красным комсомольским значком, блузка ее была разорвана, тут же рядом, в траве, валялись обрывки разрезанного ножом лифчика.
– Ну не реви! Вставай, давай. Что тут случилось-то?
– Они… они… у-у-у…
Протокуратор легонько похлестал девушку по щекам, выводя из истерики.
– Хотели-и-и… Сначала целовались… с Сашкой… Потом эти откуда-то взялись и… Ножом…
– Так успели… ну это…
– Нет…
– Ага, я так и думал, что вовремя явился! А ты чего с ними пошла-то?
– Так цветы… луна… романтика…
– Романтика! Эх, дура ты, Машка, дура!
Кое-как застегнув на девчонке блузку, Алексей набросил ей на плечи свою собственную куртку и повел к лагерю.