– На континент.
Батшебе с огромным трудом удавалось сохранять спокойствие и говорить ровным светским тоном.
– О Господи, мисс Уингейт, у вас бурчит в животе, – раздался голос леди Нортвик. – Матушка, мы задерживаем миссис и мисс Уингейт. Им давно пора завтракать.
– О, что вы, я совсем не спешу, – скромно, даже застенчиво пролепетала Оливия. – Горничная уже принесла мне горячий шоколад. На серебряном подносе. И с цветком в хрустальной вазе. Это было восхитительно.
– Какое прелестное дитя, – умилилась леди Нортвик и осторожно провела рукой по роскошным рыжим волосам.
– Ничего подобного, – решительно возразила Батшеба. – Прошу вас, не поддавайтесь ложному обаянию.
– Мама! – Синие глаза негодующе блеснули.
– Мы здесь не задержимся, Оливия, – строго ответила мать. – Можешь сколько угодно строить глазки и притворяться самой скромной, стеснительной и милой девочкой на свете, но предупреждаю: зря стараешься. Уезжаем немедленно.
Леди Нортвик внимательно взглянула сначала на Оливию, потом на Батшебу.
– Вот вам типичное воплощение ужасных Делюси. Теперь если встретите еще кого-нибудь, то сразу узнаете. Оливия, можешь прекратить любоваться собственным отражением в зеркале. Настало время для прощальной сцены.
– Нет, еще рано, – категорично заявила леди Мандевилл. – И вы, миссис Уингейт, и Оливия непременно должны позавтракать вместе с нами. Я хочу, чтобы Мандевилл познакомился с юной особой.
– Просто ужас, – шепнула Батшеба Бенедикту. – На таком расстоянии я не в силах ее контролировать. Упорно делает вид, что не замечает моих взглядов. О, это уж слишком! Теперь уставилась на него так, словно он одновременно и солнце, и луна, и звезды.
Бенедикт посмотрел туда, где по правую руку от лорда Мандевилла восседала Оливия, на лету ловя каждое слово графа.
– Точно так же ты смотрела на меня, – пробормотал он в ответ. – Причем казалось, что вполне искренне.
– Разумеется, я притворялась, – заявила Батшеба, – Просто хотела обмануть и завлечь. На самом же деле считаю тебя всего лишь терпимым. Можешь разобрать, что она говорит?
Из-за присутствия посторонних завтрак проходил в парадной обстановке: в столовой, а не в утренней комнате. И все же Бенедикт удивился, когда графиня посадила Оливию справа от лорда Мандевилла, а леди Нортвик устроилась слева. Лорда Ратборна и Батшебу хозяйка пригласила на свой конец стола и любезно предложила им сесть рядом.
Сейчас леди Мандевилл беседовала с Перегрином. Юный граф не сводил глаз с Оливии, хотя и старался вести себя вежливо. И даже Питер Делюси прекратил жадно пожирать взглядом миссис Уингейт. Он сидел рядом с Батшебой и упоенно созерцал ее дочь.
Лорд Нортвик тоже поддался всеобщей предосудительной слабости.
Сейчас наконец Бенедикт понял, в чем именно заключалась опасность и почему Батшеба так опасалась, что дочка отправится прямиком в ад. Оливия оказалась не просто умной и хитрой. Она обладала неотразимым обаянием и природным магнетизмом. Поистине страшное сочетание качеств в одной, да еще столь юной и незрелой личности.
И все же, сказал себе Бенедикт, эта опасность не должна была его волновать.
– Единственное, что можно понять, – ответил Ратборн, – так это то, что она старается говорить тихо и смущенно. По губам ничего не разобрать: плутовка опустила голову, так что джентльмены вынуждены наклоняться, чтобы услышать.
Он и сам отважился склониться с Батшебе. Взглянул на шелковую кожу и вспомнил волнующий аромат. Так хотелось прильнуть и снова его ощутить! Взглянул на раскрасневшуюся щеку. Заметил, как изысканно спустился на маленькое ушко упрямый черный локон.
– Не смейте смотреть на меня этим безумным взглядом, – шепотом приказала Батшеба. – Вы привлекаете к себе внимание, лорд Ратборн.
– Ну и пусть, – ответил Бенедикт. – Здесь все и так отлично понимают, что я безумно влюблен.
Она некоторое время выдерживала тяжелый взгляд, а потом быстро отвернулась и вновь принялась вяло ковырять вилкой в тарелке.
– Никто этого не знает, – возразила она. – И если возьмете на себя труд сохранять достоинство, то все решат, что я была для вас всего лишь мимолетным увлечением.
– Сохранять достоинство придется всю оставшуюся жизнь, – заметил Бенедикт. – Так что сегодня я просто обязан выглядеть глупо.
– Ну разумеется, это нонсенс! – внезапно донесся с дальнего конца стола эмоциональный возглас лорда Мандевилла. – До чего же вы, женщины, бестолковы!
Бенедикт взглянул как раз вовремя, чтобы заметить в глазах Оливии опасную искру.
– А папа говорил, что сокровище существует. Папа ни за что не стал бы мне лгать!
– Оливия! – предостерегающим тоном произнесла Батшеба.
– И никакой это не нонсенс. – Оливия прищурилась и с вызовом посмотрела на хозяина. – Не смейте называть моего папу лжецом. Он был настоящим джентльменом.
Перегрин тоже не сводил глаз с Оливии.
– Вот сейчас. Еще мгновение, и она взорвется, – пробормотал он.
– Мы все прекрасно знаем, что твой папа был истинным джентльменом, Оливия, – заметил лорд Ратборн известным скучающим тоном. – Мне кажется, что образованная двенадцатилетняя девочка должна проводить грань между намеренной ложью и гипотезой, предположением. Если же вам почему-то сложно понять различие, то после завтрака лорд Яайл с огромным удовольствием все объяснит. А пока стоит обратить внимание на основные правила достойного поведения. Поскольку родители, несомненно, потратили немало сил на то, чтобы эти правила вам преподать, то остается лишь предположить, что произошел небольшой сбой памяти. Возможно, вы сочтете необходимым ненадолго покинуть общество, чтобы освежить в уме полученные ранее знания.
Синие глаза негодующе сверкнули. Виконт ответил скучающим взглядом и вернулся к покинутому на время монолога завтраку.
Оливия посмотрела на мать, но та не сводила глаз с лорда Ратборна… словно в этом человеке сосредоточилась вся мудрость мира.
Оставалось лишь извиниться и, гордо подняв подбородок, выйти из комнаты.
Над столом повисло напряженное молчание. Тишину нарушали лишь доносящиеся из холла шаги. В стуке каблуков по мраморному полу нетрудно было расслышать поступь уверенного в себе человека.
Вот шаги прекратились и сменились тихим, низким мужским голосом. В ответ послышалось негодующее сопрано Оливии:
– Лорд Ратборн выставил меня из столовой и велел вспомнить о манерах.
Мужской голос что-то сказал в ответ, и шаги возобновились.
Дворецкий распахнул дверь. Бенедикт напрягся.
– Лорд Харгейт, – торжественно провозгласил Кибл, и в комнату вошел отец Бенедикта.