Наверное, именно поэтому, едва экипаж миновал Кенсингтонский дворец и застрял в очередном дорожном заторе, Бенедикт произнес:
– Признаюсь, что поражен до глубины души. Всю жизнь считал, что детей укладывают спать няньки. Они же рассказывают на ночь сказки. Отцы, как правило, задаются совсем иными вопросами: например, спрашивают, зачем ты привязал младшего брата к ножке кровати и с какой стати перочинным ножом обкромсал ему почти все волосы.
Едва слова обрели плоть, Венедикт тут же пожалел о сказанном. Однако времени на исправление ошибки не представилось. В плотной массе экипажей, повозок и телег образовался небольшой просвет, и эту счастливую возможность продвижения вперед надо было немедленно использовать.
Даже всецело сосредоточившись на маневре, виконт почувствовал, как спутница пошевелилась, поворачиваясь, чтобы взглянуть ему в лицо. Ощущение оказалось таким же реальным, как если бы она дотронулась рукой до щеки, лба, подбородка… да, внимательная слушательница не пропустила ни единого слова.
– А правда, зачем? – Вопрос прозвучал совсем коротко.
– Мы играли в американских колонистов. – Бенедикт старался говорить спокойно, с легким оттенком иронии. – И я был вождем краснокожих.
Ему всегда выпадала роль индейца, потому что у него были темные волосы.
– А Джеффри был моим английским пленником, и я снимал с него скальп.
Батшеба рассмеялась, и уже знакомый низкий, бархатистый звук совсем не частого смеха едва не заставил улыбнуться.
– В детстве вас трудно было назвать безупречным, – заметила она.
– Не то что трудно, а просто невозможно, – уточнил Бенедикт. Мальчиком он всей душой ненавидел золотистые кудри, янтарные глаза и весь ангельский облик брата Джеффри.
– Будь у меня возможность, я бы непременно снял скальп и с Алистэра, но, к его счастью, он все время находился под присмотром няньки.
Батшеба молчала. Ему тоже следовало бы помолчать, однако он зачем-то продолжал говорить.
– Няньки звали моих братьев маленькими золотыми ангелами. На самом деле до ангелов им было очень далеко, но внешнее сходство действительно присутствовало.
– Нянек тоже не мешало бы скальпировать, – заметила Батшеба. – За глупость.
– Я был всего лишь ребенком. Лет восьми-девяти. Джеффри с Алистэром родились светловолосыми, а я темным. Если их считали золотыми ангелами, то какая же роль оставалась мне?
– Какой у вас был выход? – сочувственно произнесла Батшеба. – На вашем месте я поступила бы точно так же.
Бенедикт быстро взглянул на спутницу.
– Нет, не поступили бы.
– Почему же? – Брови удивленно изогнулись. – Потому что принадлежу к иной половине человечества?
– Девочки так себя не ведут.
– Как мало вы о нас знаете, – возразила Батшеба. – Все дети – маленькие жестокие дикари, даже девочки. А может быть, они-то в первую очередь.
– Далеко не все дети, – стоял на своем Бенедикт. – Во всяком случае, мало кто проявляет жестокость в течение продолжительного времени. И уж наверняка не старший ребенок в семье. Едва появляется на свет следующий, на наши плечи падает ответственность. И мы уже не беззаботные дети. «Ты должен заботиться о братике, Бенедикт, – говорят тебе. – Он моложе». Или: «Ты во всем виноват, Бенедикт, ведь ты старший».
– Так говорил ваш отец?
– Ну да. Если честно, я плохо помню нотации, кроме конца, потому что он всегда оставался неизменным. Отец тяжело вздыхал и говорил, что всю жизнь мечтал о дочерях.
– Поверьте, это было всего лишь родительское преувеличение. Мало кто из мужчин – а из аристократов и вообще никто – хочет видеть наследниками не сыновей, а дочерей.
– Но отец говорил вполне искренне. С тех пор он повторял это тысячу раз.
– И повторяет до сих пор?
– Да.
– Но почему же? Вы все миновали период испытаний, все выросли.
– Он не удовлетворен, – коротко ответил Бенедикт. – Ожидал большего.
Батшеба повернулась и даже слегка наклонилась, чтобы заглянуть собеседнику в глаза.
– И от вас тоже? Но ведь вы – лорд Безупречность!
– Я безупречен с точки зрения общепринятых стандартов. А требования отца значительно выше. В его натуре нет ничего усредненного. Порою сомневаюсь, что в нем вообще присутствует человеческое начало.
Испугавшись собственного неосторожного замечания, Бенедикт быстро добавил:
– Во всяком случае, истории на ночь он не рассказывал, так что я даже не подозревал, что родители способны на подобные подвиги.
– Что ж, родители Джека тоже этого не делали. Должно быть, это ужасные Делюси его растлили.
– Вовсе не обязательно, – возразил Бенедикт. – Вы сказали, что ваш муж обладал душой бунтаря. Вполне возможно, что он, как и Перегрин, просто стремился к иной жизни. Может быть, он всей душой чуждался условностей.
Да, в семействе Делюси Джек Уингейт действительно обрел ту свободу, которой ему никогда и ни за что не позволило бы светское общество. Он нашел мир без правил.
– Он легко приспособился к новой жизни, – произнесла Батшеба вслух. – Но Джек проводил четкую границу между правдой и вымыслом. А вот насчет своих родственников я не уверена. Они плетут блестящие истории, и, возможно, их ложь потому и звучит так убедительно, что они сами в нее верят. Скорее всего Оливия устроена точно так же. Иначе это безумное путешествие просто невозможно объяснить.
– Девочке необходима гувернантка, – сказал Бенедикт и тут же проклял себя за необдуманные слова. Ничего глупее нельзя было придумать. Посоветовал бы уж заодно полный набор слуг и дом в деревне, подальше от Лондона с его тлетворным влиянием.
Сгорая от стыда, он замер в ожидании саркастического комментария.
– Совершенно согласна, – спокойно произнесла Батшеба, чем снова – уже в который раз – немало удивила спутника. – Пункт о гувернантке для Оливии стоит в списке следующим. Мисс Смитсон руководит прекрасной школой, но это совсем иное воспитание. У меня была гувернантка. Дракон в женском обличье. Даже папа ее боялся. Но в том-то и смысл. Если бы ей не удалось усмирить отца, то нечего было бы и мечтать о том, чтобы произвести на меня должное впечатление.
– Уж не хотите ли сказать, что в детстве тоже не отличались излишне примерным поведением? – заинтересовался Бенедикт.
– От кого бы мне его унаследовать?
– Но ведь все-таки вы у кого-то научились манерам. Ведь вы – истинная леди.
Батшеба отвернулась, сложила руки на коленях и устремила взгляд вперед.
– Да-да, – подтвердил Бенедикт. – Никаких сомнений. Уж в этом-то я разбираюсь.