Звезды в моем сердце - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Картленд cтр.№ 13

– Но почему? Почему она оставила их?

– Потому, что они знали правду. Ее мать обнаружила беду после того, как Стефани однажды потеряла сознание. Именно это обстоятельство заставило Стефани искать утешения у меня, заставило принять предложение стать моей женой, которое я сделал много раньше.

– А они очень рассердились на нее?

– Они просто разбушевались, – ответил сквайр. – Вот почему мы убежали вместе. Стефани как раз исполнился двадцать один год, и мы могли пожениться в Мюнхене без родительского согласия и одобрения. А потом мы приехали в Англию. Твоя мать никогда не вернулась домой.

– Ты сообщил им… что… она умерла?

– Нет. Я испытал такое горе, что мне было все равно, узнает об этом еще кто-то или нет. Когда твоей матери не стало, я хотел для себя только одного – смерти. В жизни мне больше ничего не оставалось.

Гизела молчала. Ей очень хотелось сказать: «Но ты все-таки снова женился». Хотя говорить это было бесполезно. Она увидела в эту минуту, что в сквайре действительно что-то погасло со смертью жены. Его душа сошла с ней в могилу, остались только тело и ум, который нужно было постоянно одурманивать вином, чтобы легче переносить одиночество, которое было его уделом до конца жизни.

– Вот и конец истории, – тяжело произнес сквайр.

Гизела поднялась с пола.

– Как жаль, что ты не рассказал мне всего раньше, – пробормотала она.

Он не спросил почему, и она была рада, что не придется ничего объяснять. Но она сама знала, что где-то в глубине души всегда презирала его за то, что он совершенно сломался, когда умерла ее мать, за то, что он потерял не только уважение к себе, но и свободу. Она могла понять его и даже посочувствовать в чем-то, но все же ее утонченность восставала против его привычки пить, его раболепства перед леди Харриет, его слабости и нерешительности, когда дело касалось ведения хозяйства, ухода за домом или того, как обращаются с его дочерью. Наверное, ей бы следовало чувствовать себя поверженной, униженной при мысли о том, что она – дитя любви, рожденное от неизвестного отца на позор матери. Но вопреки всему она почему-то была в приподнятом настроении. Ее обуревало только одно чувство – гордость. Она гордилась своей матерью, которая полюбила, несмотря ни на что; гордилась, что родилась от любви такой сильной, такой безграничной, что это чувство не иссякало шесть лет в чужой стране, куда ни письма, ни одного слова не доходило, чтобы его поддержать. «Он, наверное, был удивительным, – подумала она. – Только таким мог быть мой отец».

Она повернулась к сквайру, неуклюже сидящему в кресле. Теперь, когда рассказ подошел к концу, его рука снова потянулась к стакану.

– Ты не должен больше пить, папа, – сказала она. – Мы с тобой сегодня обедаем у императрицы.

Он тут же отставил стакан.

– Ты все еще хочешь поехать?

– Я обязательно поеду, – заявила она. – То, что ты рассказал, ничего не меняет. Императрица знала мою мать. Я хочу услышать, какая она была в детстве, о ее доме… моем доме… в Баварии.

Последние слова она произнесла чуть слышно, но сквайр услышал их и посмотрел на нее внимательнее.

– Ты не похожа на свою мать, Гизела, – сказал он. – И все же иногда в твоем голосе проскальзывают отдельные нотки, которые до боли напоминают ее. И голову ты держишь совсем как она.

– Я рада. – Гизела наклонилась и коснулась его руки. – Благодарю тебя, – чуть смущенно произнесла она. – Благодарю тебя за то, что терпел меня в доме все эти годы. Это великодушно с твоей стороны.

– Что такое? Чепуха! Глупости, ерунда! – разбушевался сквайр. – Ты не должна так говорить.

Расхрабрившись, Гизела наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Сегодня мы вместе едем в гости, – напомнила она. – Ты сознаешь, что мы никогда с тобой не выезжали вдвоем?

Он улыбнулся, и было в его улыбке что-то от былой веселости, с которой он расстался почти одиннадцать лет назад.

– Это важное событие, Гизела, – согласился он. – Надеюсь, мы не подведем друг друга.

Она слишком хорошо знала, что он имеет в виду, так как при этом он почти церемонно закрыл пробкой хрустальный графин.

– Я пойду переоденусь, папа, – улыбнулась Гизела. – Ты закажешь экипаж? Обед подадут в семь.

– Я буду ждать тебя в холле в шесть тридцать, – ответил сквайр.

Она снова поцеловала его, думая: сколько лет прошло с тех пор, как она в последний раз осмелилась на такой жест, – и выбежала из комнаты. Миновав холл, она из опасения встретиться с мачехой на ступенях проскользнула мимо столовой и поднялась к себе в спальню по черной лестнице.

Только добравшись до своей комнаты, Гизела поняла, что, хотя легко говорить о поездке в гости с отцом, ей нечего надеть. В ее гардеробе висело одно старое, линялое платье, в которое она переодевалась каждый вечер к обеду, и еще одно, из которого она давно выросла, и перешить его или починить уже было невозможно. Гизела постояла с минуту, не зная, что делать. Потом с решительным выражением на лице, что было так на нее не похоже – обычно она пребывала в состоянии испуга и неуверенности, – девушка поспешно отправилась на чердак, куда по приказу леди Харриет были отправлены все вещи ее матери, убранные в сундуки. До этого момента Гизела и не помышляла о том, чтобы взять что-нибудь себе. Она считала святотатством дотронуться до какой-то вещи, принадлежавшей умершей, уклонилась даже от того, чтобы пользоваться туалетными принадлежностями или другими не подверженными порче предметами, которые остались от матери. Она опасалась, что, если вещи будут на виду, леди Харриет примется отпускать по их поводу замечания или, что еще хуже, грубо обращаться с ними своими большими, костлявыми пальцами, а этого Гизела не перенесла бы. Но сегодня все по-другому! Сегодняшний вечер свяжет ее с прошлым, с самой мамой!

Она ступила на длинный, с низким потолком, отдающий плесенью чердак, забитый доверху ненужными теперь вещами – детский стульчик на длинных ножках, лошадка-качалка, манежик, сломанный угольный ящик. Горы фарфоровой посуды, с трещинами и отбитыми краями, были свалены в одном углу вместе со стопками старых картин. Там были и ковры с прожженными в них дырами, побитые молью, и ламбрекеновые доски, целая коллекция сломанной мебели и книги в поврежденных переплетах. Вдоль стены аккуратно в ряд выстроились сундуки, скрепленные толстыми ремнями, с полукруглыми крышками. Гизеле не сразу удалось расстегнуть один из них. Она откинула крышку и увидела, что сундук заполнен туфлями. Тогда Гизела быстро перешла к следующему сундуку. Там оказалось то, что она искала, – платья, аккуратно переложенные папиросной бумагой. Гизела принялась перебирать их и почувствовала тонкий аромат фиалок.

Осторожно дотрагиваясь до нарядов, она вынула бледно-голубое атласное платье, отделанное кружевными оборками. Гизела помнила это платье. У нее на глаза навернулись слезы. Однажды вечером, прежде чем отправиться на бал, ее мама зашла к ней в детскую. Бриллианты сверкали у нее на шее и в волосах, в руке она держала веер, а на плечи накинула мягкий кружевной шарф.