Новгородская сага. Книга 4. Час новгородской славы - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Посняков cтр.№ 41

— Короче!

— Хорошо, короче. У парня этого, Ондрюшки, девчонка есть. Машка, красавица. Все мужики с Молоткова улицы — там она живет — вослед оглядываются! Да что мужики — монахи с монастыря Михалицкого, и те…

— С монахами пущай владыко разбирается. Я так полагаю, надумал ты этого рукастого малого, Ондрюшку, переманить станки печатные делать, кои немец Гутенберг придумал, да на тех станках книги печатать, начальнику своему ничего про то не сказав.

— Кормилец, да я ж…

— Цыц! Узнал уж о придумке твоей от владыки. Так чего дальше-то? С девкой той, Машей-красавицей?

— А, так вот! — Гриша переключился снова на Ондрюшку: — Уговорил я его, Олег Иваныч и деньги приличные посулил, каковых он в учениках у Рынкина век не заработает. Так не согласился он! Не могу, говорит, и все тут. А я по глазам-то вижу — хочет он к новому делу пристать, жутко хочет, аж горит весь. Смекнул: значит, держит что-то. Или — кто-то. Ну, кто может молодого парня держать? Ясно, кто. Так и спросил прямо. Ондрюшка поерепенился для виду, да потом и выложил все про Машку. Матка, вишь, у Машки той строгая, замуж ее прочит за старика какого-то. А девка, конечно, того не хочет. Вот и сговорила она Ондрюху в бега податься — в Тихвин.

— Эка невидаль!

— Невидаль не невидаль, а дальше выяснилось, что доброхот у них в том деле имеется. Бескорыстный помощник, добрая душа. Не верю я в доброхотов, Олег Иваныч! Не верю. Особенно как про пропавших девок вспоминаю. Ведь все, как ты говоришь, «глухари». Красивые и бедные. И Машка эта тоже такая. Красивая и бедная. Я, правда, сам не видал, но Ондрюшка рассказывал, словно соловей пел… Олег Иваныч, можно, я пивка глотну вон с кувшинца?

— Ну, глотни. Только там квас, не пиво.

— Уф! Хорошо!.. Так вот, насчет доброхота. Низок, плюгавист, лет сорока, волос редок, кой-где плешь видна. Бороденка редкая, как у козла. Чья морда, улавливаешь? Вот и я про то подумал. Зашел в Михалицкую трапезную — Машку там этот плюгавец увидел, там и помощь предложил. И что же? Узнали его монахи по описанию. Упадышев. Митрий Акимыч! Поистине добрейшей души человек, а?!

— Так ты думаешь…

— Конечно, он! Не без его руки красивые девки пропадают. Нюхом чую!

— Ладно.

Олег Иваныч, как и Гришаня, нюхом чуял — вот возможность ущучить козлобородого московитского шпиона.

— Где, Гришаня?

— Завтра до заутрени у Косого моста.

— Косой мост. Угу. Это по Московской дороге, так?

— Именно. И Загородцкая недалеко, с корчмой Явдохи, где наш разлюбезный Олексаха агента своего потерял когда-то.

— Его и направим!

Олег Иваныч построжал:

— Смотри, Гришаня, сам не вздумай сунуться! Испортишь только. Твое дело здесь, с бумагами. Понял?

Гриша исподлобья глянул:

— А сам-то что, неужели не поедешь?

— Не твое дело. Митря мне личный враг, так-то!

— Так… Так… Так он и мне — личный враг. Ну, Иваныч, ну…

— Ладно. Делать будешь, что скажу. Не дай бог где вылезешь. Аркебуз мой не у тебя ль?

— У меня. Я ж с разрешения твоего тренировался. Специально малых ядрышек-пуль купил у шведов. Последние забрал, штук пять всего и осталось, хватит?

Трудность предстоящей операции заключалась в ее… тайности. Митря явно был связан с московским князем Иваном, и предпринимать что-либо против него открыто Олег Иваныч как глава вассального (хотя бы и на словах) от Ивана государства не мог. Не мог отдать такой приказ дьякам, страже, даже собственным охранникам не мог. Только попросить ближайших друзей, которым верил, как самому себе. И которых очень не хотелось подставлять. Но выбора, похоже, не было.

Уже с ночи они сидели в засаде на Московской дороге, верстах в трех от Косого моста: Олег Иваныч, Олексаха, Гришаня, Демьян Три Весла — парень с далекого Пашозерского погоста, тиун Олега Иваныча, вернувшийся не так давно с родных мест, куда ездил охотиться да навестить родню.

Расстояние выбрали оптимальное.

Ближе — нехорошо, выстрелы услышит стража на воротной башне. А пострелять, скорее всего, придется. Олег Иваныч и прихватил с собой аркебуз. Ну, услышать-то их и с трех верст услышат, да не будет большой охоты отправлять туда — невесть куда — отряд с целью проверки.

Устроить засаду дальше — тоже нехорошо. Мало ли, куда по пути свернуть могут. Дороги-то подмерзли, да и снега не так много вокруг, езжай, куда хочешь.

Потому расположились в небольшой рощице. Голо, конечно, да хоть какое-то прикрытие. Тем более светает сейчас довольно поздно. Оделись тепло, теперь сидели, балагурили шепотом, вслушиваясь в темноту — не всхрапнет ли лошадь, не скрипнут ли полозья?

Не скрипели полозья, не всхрапывали и не ржали лошади. Вообще не было никого — ни прохожего, ни проезжего. А солнце-то уже встало. Может, передумали?

От нечего делать Олег Иваныч достал из круглой деревянной коробочки пули, маленькие металлические ядрышки, штук десять.

— Гришаня! Ты ж вчера говорил, всего пять осталось.

— Говорил. Пять и было. А эти я у знакомого стражника вчера попросил — я тоже ему давал однажды, когда стрелять за Детинцем учился. Он не для ружья, для пращи брал — ворон с огорода сбивать. Все жаловался, ворон много.

Олег Иваныч почувствовал вдруг, как словно сжал кто-то горло изнутри холодной рукою. Детинец. Стражник. Пули. Праща. И вмятина на нагруднике «бригантины», рядом с единорогом.

Солнце между тем поднялось довольно высоко. Не к заутрене дело шло — к обедне! Никто не ехал. Олексаха и Демьян Три Весла зевали. Гришаня озабоченно чесал затылок.

— Сворачивайтесь, други! — приказал Олег Иваныч. — Не будет нам ни Митри, ни его людей, ни Маши с Ондрюшей. Последних двух, скорее всего, вообще на свете не будет. В чем им следует благодарить нашего друга Гришу.

Гришаня вздрогнул, глянул затравленно. Уже обо всем догадался: стражник!

Убийца думает, что он

Убил, убитый — что убит.

Непредсказуемый закон

Моих путей от глаз их скрыт.

Ральф Уолдо Эмерсон, «Брама»

Смерть герцогу Немону угрожает.

Мавр норовит опять его ударить.

«Песнь о Сиде»

Кружили в безоблачном небе белые чайки. Покрытые барашками волны бились о низкий берег Магриба. Пропахшая рыбой фелюка входила в гавань тунисского бея.

Уверенной рукою вел корабль кормчий — видно, хорошо знал фарватер. Да и ему ли не знать, прожившему здесь, в Тунисе, практически всю жизнь?

На низкой корме стоял желтолицый старик, похожий на высохшую воблу, и угрюмо смотрел вдаль, туда, где, по его представлениям, находились страны неверных.