С Софийской Олег Иваныч отправился в пристройку, к себе. Выслушал явившегося с докладом Олексаху, кивнул. Взяв принесенные им грамоты, сунул за пазуху да поехал на Ярославово дворище — в резиденцию посадника боярина Епифана Власьевича. И насчет ливонцев надо перетолковать, и о драках, и о людишках тех, что Олексаха в грамотке указал.
— Не, стражники, то не наши, — замахал руками Епифан Власьевич. — Стражники, те под тысяцким, сам ведаешь. Ну, а про другого… Эй, Ермил! — посадник щелкнул пальцами, подзывая служку. — Прикинь-ка, кто у нас из дьяков да писцов в красном кафтане ходит?
Ермил, невзрачный человечишко лет тридцати, почесал редкую бородку.
— Гришаню-отрока в красном кафтане видал недавно, но то не наш — софийский. А из наших… Из наших никто такой цвет не нашивал. Хотя нет!.. Видать не видал, а слыхать слыхивал. Третьего дня Флегонт-писец кафтаном красным хвастал. Справил, дескать, обнову.
— Ах, Флегонт? — нахмурился посадник. — Ну-ка, кликни!
— Что ты, что ты, Епифан Власьевич! — упредил Олег Иваныч. — Не нужно никого кликать. Да и Ермила своего предупреди, чтоб помалкивал. Сперва поведай, где живет твой Флегонт-то?
— А пес его знает! Где ж мне всех мелких людишек упомнить?
— И то правда… А как насчет специальной книги? Куда записываются принятые на службу писцы да дьяки. Имеется ли таковая, иль нет?
О книге Епифан Власьевич тоже ни черта не ведал, но вот Ермил быстро вспомнил, что таковая имеется.
— Так что встал? Неси! — рыкнул посадник.
Ермил вернулся не сразу, минут через двадцать. Епифан Власьевич уже успел обсудить с гостем недавнюю заячью охоту, большим любителем которой был.
— Сыскал, батюшка Епифан Власьевич, — Ермил с поклоном протянул боярину толстую тяжелую книгу.
Посадник брезгливо отстранился. Больно пыльной оказалась книжица.
— Посмотрю? — Олег Иваныч протянул руку.
— Смотри, коль глазам не лень… Эй, Ермилко! А принеси-ка нам жбан с медком стоялым. Выпьешь чарочку, Олег Иваныч?
Отчего ж не выпить!
Олег Иваныч, сдув с книги пыль, перевернул страницу. Искомый Флегонт обнаружился почти сразу. Проживал сей деятель гусиного пера и чернильницы на Софийской стороне, на улице Воздвиженской. А видел его Олексаха на Загородцкой да на Запольской. Далековато будет, другой конец города. Что посадничий канцелярский писарь забыл на Запольской? Не к Явдохе ли приходил? Вполне могли в церкви Бориса и Глеба встретиться, а уж информацию передать способов много. Сунул на выходе Явдохе грамоту березовую да и был таков. А тогда зачем на Запольскую ездил, Флегонт-то? Он ведь там не живет! Тогда — к кому?
Ну, пускай Олексаха и устанавливает, ему вполне по силам будет — не то что испрашивать у самого посадника разрешения заглянуть в писцовую книгу. Епифан Власьевич и разговаривать бы с подобным мелким человечком не стал.
Вот Олег Иваныч самолично и приехал. А теперь надо бы к тысяцкому, Симеону Яковлевичу. Тот тоже на Олексаху даже смотреть не будет.
Какие хоть там, в церкви на Загородцкой, стражники были? Ах, да. Соседи, с проезжей башни, что на Славне. Один с усами обвислыми. Дядькой Кузьмой кличут. Другой — молодой, кругломордый, Онуфрий.
Министр обороны — так Олег Иваныч про себя именовал тысяцкого — Симеон Яковлевич Заовражский относился к тому довольно зажиточному и влиятельному слою боярства, что с давних пор селилось на улице Прусской и так и прозывалось — «прусским». Раньше, до того как Симеон Яковлевич был избран на пост тысяцкого, встречаться с ним Олегу Иванычу не приходилось. Ну, потом, конечно, виделись — и на вече, и на заседании Совета Господ, и на судебных тяжбах иногда встречались. В отличие от простоватого посадника, тысяцкий был себе на уме. Он и вид-то имел более подходящий какому-нибудь итальянскому жиголо, а не новгородскому вельможе. Маленький, чернявый, востроглазый, Симеон Яковлевич, однако, был весьма сведущ в военном деле, болтал на паре европейских языков — английском и датском — и, как сильно подозревал Олег Иваныч, юность свою провел в рядах британских корсаров.
Олега Иваныча тысяцкий — его приказные палаты располагались здесь же, на Ярославовом дворище, только чуть в стороне от посадничьих, ближе к Никольской церкви, — принял с распростертыми объятиями. Угощал сливянкой да все расспрашивал о приключившейся с Олегом Иванычем авентюре. Так и называл — «авентюра». Олег Иваныч тоже не лыком шит — рассказал далеко не все, только в общих чертах. Что не очень-то удовлетворило любознательного тысяцкого.
Симеон Яковлевич залпом выпил сливянку из высокого серебряного бокала и, хитро прищурившись, поинтересовался, не приходилось ли уважаемому гостю встречаться в Европах с неким голландцем по имени Хорн ван Зельде.
— Приходилось. Он умер.
— Как?! Хорн ван Зельде умер?! Ну, Олег Иваныч, за это стоит выпить! Не за упокой его черной души, конечно, а чтоб он вечно горел в аду. Наконец-то дьявол прибрал голландца!
— Ты, я вижу, неплохо знал его когда-то, Симеон Яковлевич?
— Что ты, душа моя! Так, слышал пару разов. Да пес с ним, с голландцем… Так, говоришь, англичане его достали?
— Да. Королевский флот под командованием адмирала сэра Генри Лосквита.
— Что? Как ты сказал? Сэра… Какого сэра?
— Сэра Генри Лосквита, если я правильно запомнил.
— Ха!!! Старый пират Лосквит стал адмиралом! Чудны дела твои, Господи! А леди Босуорт? Она с ним?
— Не знаю никакой леди. По крайней мере, не видел.
— Жаль, жаль… Ну, это так, к слову. Еще по одной? За торговое процветание Новгорода!
Выпили. Олег Иваныч приступил к основной части беседы, ради которой, собственно, сюда и явился. А именно — поинтересовался местом жительства стражников с проезжей Славенской башни.
— А, Кузьма Венедиктов и Елисеев Онуфрий, — тысяцкий и не заглянул ни в какие книги. — Есть такие. Бездельники, в общем-то, да где других взять? Живут… Живут… Кузьма Венедиктов — на Рогатице, за церковью Ипатия двор. С женой живет, деток нет. Так, это Кузьма. А Онуфрий… Онуфрий — рядом с ним, на Ильина, на той же стороне, что и церковь Спаса, только к стене ближе. А что, Олег Иваныч? Чай, натворили что?
— Да пока и сам не знаю. Проверяем.
— Ну, ну. Проверяйте. Могу, кстати, кой-чем поделиться.
— Рад буду выслушать, Симеон Яковлевич. Вижу, ты человек в житейских делах опытный.
— Ха! Опытный?! Ха! Ну, слушай, — тысяцкий оглянулся на дверь (это в собственной-то канцелярии!) и понизил голос: — Есть у меня сильные подозрения, что появились у моих стражничков — у этих двух, про которых ты спрашиваешь, — излишние денежки.
— Откуда?
— Вот и я гадаю.
— Нет, откуда видно, что появились?
— Знаешь, чем от них последние месяца два на разводе разит? Стоялым медом, а иногда и мальвазией! А раньше все больше корчемным переваром пахло — аж на версту.