— Ох, люба! — закрыв глаза, кричал он. — Сладко-то как! Сладко…
Две Любомирины девки, Онфиска и Лобзя, под стать хозяйке — сильные, огромные, неприветливые, — чинили частокол. Онфиска обтесывала топором бревно, — любо-дорого было смотреть, как играл топор в ее руке, не у всякого мужика этак играет. Лобзя стояла рядом, строго присматривая за тем, как две приблудные девки — чернявая и белявая — копают яму. Попробовали б не старательно — хороших тумаков получили бы! Чернявую звали Любимой, а белявую — Ладиславой. Еще была у них третья подружка — веснушчатая рыжая Речка, совсем еще мелкая девка, а уж смешная — Онфиска с Лобзей как ее видели, так от смеха едва слюнями не давились. Просили хозяйку:
— Ой, убери ты ее от греха, тетка Любомира, не то лопнем.
— Не лопнете, лошади! — неизменно отвечала та, однако Речку убирала — то в амбар, то в погреб. Выпускала лишь иногда — когда повеселиться хотела. К тому и еще одна причина была: девки-то, все трое, подругами были и вместях пережили что-то страшное, едва спаслись, так что горой друг за дружку были, и — то знала Любомира, не глупа была — белявая с чернявкой без рыжей своей Речки никуда б не убегли.
Хотя и так, убеги попробуй! Места вокруг для них незнаемые, дикие, зверья полно всякого: волки, медведи, да и людишки лихие, случалось, захаживали. Да и сторожа, Онфиска с Лобзей, приглядывали, а уж у тех глаза на месте, ну и самый главный — Орай. Вот уж псина умная да верная, всем псам пес!
— Да глубже, глубже рой, чадо! — Подойдя ближе, Лобзя щелкнула еле-еле шевелившую лопатой Любиму по лбу. Так себе щелкнула, в четверть силы, не то окочурится еще. Да и того девчонке хватило — села наземь, заплакала — в три ручья слезы.
— Ну, не реви, коровища. — Лобзя ласково погладила ее по волосам. — Дай-ко сюды лопату! Смотри, как надо.
Отодвинув в сторону белявую Ладиславу, Лобзя быстро углубила яму и, довольная, обернулась к Онфиске:
— Ставь.
Кивнув, та без видимых усилий взгромоздила огромное бревно себе на плечо, принесла к яме и ловко опустила:
— Закапывай!
Лобзя с Ладиславой замахали лопатами.
— А ты ничего, работать умеешь, — похвалила Ладиславу Лобзя. — А ты, — она обернулась к Любиме, — не реви, научишься.
Со стороны леса донесся приближающийся собачий лай.
— Никак, Орай бежит. — Онфиска и Лобзя отвлеклись от работы и посмотрели в сторону леса. Вернее сказать, в сторону лая — лес тут был вокруг, куда ни кинь взгляд.
— Да, это Орай, — узнала собаку Лобзя. — Кому еще быть-то? Значит, и тетка с гостем сейчас прибредут. Давай-ка убирать этих… Эй, девы! Бросай лопаты да пошли в амбар. Пить-то хотите?
— Хорошо бы, — облизала пересохшие губы Ладислава. — Да и покушать бы чего.
— Покушать, это уж не взыщите, что после гостя останется, — усмехнулась Лобзя. — Инда лепеху с молоком принесу.
— А Речке?
— Та уж с утра покормлена. — Лобзя с Онфиской переглянулись и прыснули, как и всегда при упоминании рыжей смешной девки. — Ну, идите, идите, поторапливайтесь. Завтра с утра на луг пойдем, за корой, заодно покупаемся.
— Так холодно же уже!
— Ничего, оно и приятней будет, — запирая девок в большем амбаре, засмеялась Онфиска. — А не хотите, так и сидите тут сиднями. Мы и без вас коры наберем.
— Нет, нет, Онфисушка, — разом всполошились Любима и Ладислава. — Мы с вами. Речку бы еще взять…
— Ой, хо-хо-хо! Не надоть нам этой… Хо-хо-хо… Всю кору потеряем!
Захлопнув тяжелую дверь, Онфиска ловко вогнала в пазы засовец. Кинула заинтересованный взгляд на погреб:
— Тот-то как там?
— Спит, — прислушавшись, махнула рукой Лобзя. — Чего ему еще делать-то?
В усадьбе тетки Любомиры, огороженной высоким, но местами уже кое-где подсгнившим тыном, было целых два амбара — маленький, где держали Речку, и побольше, где сидели сейчас девки: большая, по обычаю, врытая в землю изба с крытой камышом крышей, овин, просторный хлев с пятью коровами, что паслись сейчас на лугу, невдалеке за лесом. Присматривать за стадом Любомира и подумывала приспособить приблудных девок, когда попривыкнут маленько. Пока же держала их под присмотром да под засовцем, в амбаре. Кормила, правда, хорошо, но и трудиться заставляла не покладая рук, как и все здесь. То жать, то молотить, то перебирать полбу — работы на усадьбе хватало. В последнее время только, как посадили в погреб чужого парня, немножко отдыхали девки — не выпускала их хозяйка на двор уж совсем без присмотра, боялась — ну, как откроют погреб?
За воротами, уже совсем рядом, близехонько, послышались голоса, конское ржание. Лобзя отворила створки:
— Ой, здоров будь, дядько Мечислав! Подарки нам привез?
— Всё бы вам подарки! — Хозяйка незлобиво треснула зазевавшуюся Лобзю по шее, но видно было — довольна.
— Подарки в переметных сумах возьмете, эвон. — Мечислав кивнул в сторону коня, которого спорая Онфиска уже привязывала к овину.
Остановившись у дома, Любомира окинула двор хозяйским оком:
— Мы поснедаем чуток, а вы сначала забор доделайте. Орая к стаду пошлите… Ну а как доделаете, так уж ладно — выбирайте подарки!
— Ой, благодарствуем, тетушка! — враз завизжали девки. Не очень-то баловали их тут подарками. С утроенной силой они взялись за колья — поставили вмиг, даже про Ладиславу с Любимой забыли, впрочем, толку-то от тех — чуть.
Мечислав-людин с Любомирой, помолившись Рожаницам и Роду, уселись за стол. Вернее, поначалу уселся один гость, Любомира выставляла яства — коровьи копченые языки, телятину, грибы, запеченные в горшке вместе с духовитыми травами, ржаные лепешки, вареную рыбу, орехи, сладкие палочки из затвердевшего сока лопуха, ягоды: малину, ежевику, смородину, ну и, само собой, бражку из тех же ягод. Забористую, духмяную, вкусную.
— Откушай, гостюшка дорогой, опосля о делах говорить будешь.
Мечислава не надо было упрашивать — проголодался с дороги, да и вообще сегодня не завтракал. Присев рядом, Любомира пригубила бражку, да всё подкладывала лучшие куски в стоявшее перед гостем большое деревянное блюдо, время от времени справляясь, вкусно ли?
— Ухх! — Сытно рыгнув, Мечислав откинулся к увешанной волчьими шкурами стенке. — Вот уж ублажила, люба!
Изловчившись, он ущипнул хозяйку за бок. Та довольно засмеялась.
— Вот теперь можно и делами заняться, — хищно улыбнулся Мечислав. — А ну, тащи сюда парня! Или нет… Постой-ка! Он где у тебя?
— В погребе.
— Эх, темновато там. А здесь неудобно…
— В овине посветлей будет.
— А где овин? От очага далече?
— Рядом, меж амбарами.
— Ладно, тащи его в овин, а я пока очаг разожгу поболе. Да, девок своих отправь куда-нибудь.