Норн приговора!
А вот, в синей туманной дымке, почти невидимые, появились норны — девы судьбы, плетущие нити человеческой жизни и смерти. Вот их прялки, вот нити — где ж здесь отыскать нить Хельги?
То же самое, низко поклонившись, спросил Велунд. Норны все разом обернулись к нему, но ничего не ответили, лишь загадочно улыбнулись.
— Это плохо, что Хель здесь, — обернувшись, шепнул Сигурду старый колдун. Впрочем, об этом Сигурд и без него знал: чего ж хорошего в том, что к ложу умирающего явилась владычица смертного царства? И откуда только прознала, змея?
Велунд неожиданно взмахнул серебряным молоточком.
— Гибнут стада,
Родня умирает,
И смертен ты сам! —
громко прочел он.
— Но смерти не ведает
Громкая слава
Деяний достойных.
Фрейя…
Прекраснейшая богиня Фрейя остановилась прямо перед Велундом, улыбнулась.
— Дай, о достойная,
Знак, что ведет
К жизни, иль к смерти, —
обратился к ней старый колдун.
Фрейя засмеялась и вдруг обратилась в змею, покрытую блестящей золотой чешуей, — слышно было, как звенели чешуйки, когда Фрейя ползла к норнам. На полпути остановилась, подняла голову — голову прекрасной женщины с копной рыжих волос, — внимательно посмотрела на Велунда и кивнула на Хель. Велунд все понял.
— Знаю — валькирия
Спит на вершине,
Ясеня гибель
Играет над нею, —
так обратился он к Хель. И повелительница смерти снизошла к нему, внимательно прислушалась.
— Так поспеши же,
Смертная дева,
Ибо, пока здесь ты,
В доме твоем
Зло притаилось.
Хель страшно осклабилась — так велика была сила ритмичного слога, — протопала, прогремела костями по ложу, направилась прочь, на глазах делаясь все меньше и меньше. И злобно шипела, как шипит раздавленная сапогом гадюка! Нет, не справился бы с ней Велунд без помощи Фрейи.
А золотая змея — Фрейя — добралась до слепых дев — норн, обвилась вокруг одной из нитей, — Сигурд понял: это судьба Хельги. Фрейя осторожно высвободила нить, и та заиграла, переливаясь разноцветными красками, словно радуга.
А Хельги… Лежащий без движения Хельги вдруг глубоко вздохнул и открыл глаза. Сигурд улыбнулся, взмахнул радостно рукою. В этот момент, откуда ни возьмись, ворвался в дом огромный ворон, черный, с серыми подпалинами. Ворвался, замахал крылами… и опрокинул на постель котелок с варевом. С глухим стуком упал котелок, варево, испаряясь, поднялось к закопченному потолку зеленоватым туманом. Этот туман почуяла Хель. Обернулась, вытянув корявую ногу, и зацепила нить судьбы Хельги острым кривым ногтем. Впрочем, не одна нить оказалась зацепленной…
Глаза сына ярла закрылись. И кажется, уже навсегда… Где-то неподалеку, за усадьбой, а может, и в нелюдском мире, утробно завыл волк.
Глава 4
МУЗЫКАНТ
Наши дни. Северная Норвегия
Забудьте небо, встретившись со мною!
В моей ладье готовьтесь переплыть
К извечной тьме, и холоду, и зною.
А ты уйди, тебе нельзя тут быть,
Живой душе средь мертвых…
Данте Алигьери. «Божественная комедия»
Странные дела творились в Норвегии в последнее время. На календаре было начало двадцать первого века, а казалось, будто вернулись древние языческие времена. Молодежь, поначалу — с дальних хуторов, а затем и из более цивилизованных мест, — бросала работу и учебу ради поклонения старым богам. Это поклонение находило свое выражение в музыке — страстной, агрессивной, мощной, сыгранной на пределе человеческих возможностей, а то уже и за ними — кто знает, не помогали ли музыкантам сами боги? Один, Тор, Локи… Языческое музыкальное буйство было вскоре обозвано блэк-металлом, это была европейская музыка, выражавшая душу северных варваров. Грубая, яростная, нордически жесткая и вместе с тем — изысканно благородная. Считалось, что именно по этим принципам и должны жить потомки викингов. Музыканты, даже совсем еще юные, клялись на крови в верности избранной музыке (не только музыке — жизни!), как это сделали «Дактрон». Черный металл набирал мощь в Норвегии, границ которой становилось уже мало — появлялись волонтеры по всей Европе: в Финляндии, Англии, Польше, России…
Такую музыку играл Игорь Акимцев, сменивший за последние три года не одну группу — в России с подобным было трудно, почти невозможно куда-то пробиться, — однако, по мнению Акимцева, дело того стоило. Игорь быстро приобрел славу одного из самых «крутых» ударников, в определенных кругах его считали ничуть не хуже «Кузнечика» из знаменитой норвежской группы «Димму Боргир», а уж «Кузнечик» давал жару — молотил так, что, казалось, расплавятся колонки и мониторы, даже ходили упорные слухи, что на материале «Димму Боргир» некоторые музыкальные фирмы проверяют качество аппаратуры. Примерно так же вкалывали — другого слова тут и не подберешь — и Фенрис из «Дактрон», и Кьетиль «Фрост» Харальдстад из «Сатирикона». Впрочем, таких виртуозов можно было пересчитать по пальцам. Во многом именно их напор вкупе с ритм- и бас-гитарами составлял плотную звуковую стену — основу блэк-металла, — на которую накладывалось яростное рычание вокала, напоминающее рычание раненого волка, да что волка — медведя! Наиболее продвинутые группы включали в музыкальный ряд готический потусторонний рев клавишных, а некоторые не брезговали и симфоническими оркестрами, — легендарные «Бурзум», к примеру, так вообще выпустили альбом ну совершенно этнического инструментала.
Не менее важной составляющей, чем музыка, являлись в «блэке» стихи. Мрачные, диковатые, страшные! Не у всех такие получались, впрочем, при желании можно было спрятать литературную несостоятельность за жутким ревом вокалиста — все равно там сам дьявол слов не разберет, — но это считалось нечестным, неблагородным, не совместимым с обликом древних северных воинов.
Акимцев же мало того, что был классным барабанщиком, так еще и сочинял стихи. Изысканно декадентские, сотканные из потусторонних языческих образов и древних рифм. Игорь сам не знал, как у него так получалось, откуда бралось все это. Просто писал такие стихи — и все. Даже переводил на английский — тоже неплохо получалось, в принципе, только на этом языке их и исполняли. Жаль, вокалисты не очень-то хорошо им владели, зато рычали в полную мощь!
Игорь не помнил, когда впервые появился на его горизонте некто Нильс Харальдсен, продюсер маленькой независимой фирмы. Подошел после концерта, пожал руку. Пригласил в бар — говорил по-русски неплохо, — слово за слово, пригласил поиграть в Норвегию. Акимцев не удивился — обычное дело, многие его знакомые музыканты давно уже играли за пределами родного отечества, которому, такое впечатление, кроме «Фабрики звезд» ничего и не надобно было. Подумав, согласился. А почему бы нет? В конце концов, что он терял-то? Эпизодические концерты в качестве приглашенного ударника в группах, которые явно не дотягивали до сложного уровня, в «блэке» (да и не только в нем) так играть нельзя, это ж не попса поганая и не грандж, одного желания да нахальства тут мало, техника нужна, а техника достигается только упорнейшим трудом, потом и кровью. Игорь и сам так работал — вкалывал, не покладая рук и ног — ударнику все требуется! — в свободное от основной деятельности — звукорежиссера — время. «Звукачом» Акимцев был неплохим — денег всегда захалтурить мог по мере надобности, пил мало, вообще почти не пил, некогда было. Занимался любимым делом — а что еще нужно для счастья? С детства еще барабанить начал, наслушавшись «Кельтик Фрост». Когда в первый раз сел за ударные — аж поджилки тряслись: две бочки, том-том, альты, тарелки, хэт — боже! — и вся эта красота переливалась зеленовато-жемчужным перламутром, сияла ослепительной медью тарелок и вкусно пахла пластиком. У Игоря было такое ощущение, будто он сел в дорогой сверкающий лимузин, забыв все навыки управления. Ну вот, помнил только, что вроде бы правая нога — на сцеплении, левая — тормоз и газ, руки — руль, рычаг переключения передач, ручник, еще и всякие маленькие рычажки имеются, типа переключения света фар и указателей поворотов. Глаза разбегаются, а в груди страшный холод — ехать-то надо! Так и за ударной установкой: ноги на колотушки — две бочки! — да еще и хай-хэт, на нем тоже ногой играть нужно, впрочем, палками тоже можно, а сколько альтов, три том-тома, плюс тарелки, плюс малый, так называемый «рабочий», барабан с пружиной. Руки и ноги работают совершенно автономно: руки на альты, тарелки, том-том, правая нога — на бочку, левая — на хэт… С ума сойдешь с непривычки. А как добиться приличной игры? Труд, труд и еще раз труд. Только так, и никак иначе. Игорь даже повесил на стойку найденный в кладовке клуба красный шелковый вымпел с вышитой желтой надписью «Ударник коммунистического труда». Так его все и называли, шутя, даже бывшая любимая. Бывшая — потому что Акимцев ее оставил. Жадноватая оказалась девушка, с претензиями. Окончательный разрыв произошел после того, как Игорь продал машину ради комплекта «Перл». Казалось бы, ну и что в этом такого — машина все равно была старая, а «Перл» — это не ударные — сказка!