Хорошее настроение - читать онлайн книгу. Автор: Елена Колина, Марта Кетро, Сергей Малеванный, и др. cтр.№ 93

И только потому, что уверен – вы этого не прочитаете, – напишу: «Я люблю вас, Марджори».

Я не подросток, увлекшийся знаменитостью, и, уж, конечно, не один из этих. Мне понравились книги, точные и прозрачные, такие нежные, такие женские – ваши. Я влюбился в плоды ваших рук и не смог остаться равнодушным к той, что их вырастила.

Моя самая большая мечта – чтобы вы сидели за моим столом, единственной вещью, которую я не поленился притащить из прежней университетской жизни, или в моем старом кресле, и работали. Я бы защитил вас от кого угодно.

Вы – самая полная и безнадежная невстреча, которая только случалась со мной. Женщина может уехать или разлюбить, остаться только на фотографии пятидесятилетней давности. Но я никогда не думал, что бывает точно такая, как хотелось, бесценная душа, которую принимаешь сразу и всю, но живущая в параллельной реальности.

Будто мы две рыбы – скользим, одна у самой поверхности, а вторая на дне. И та, что на глубине, никогда не поднимется, а другая не опустится из-за разницы в давлении, и только по движению теней и вод они догадываются друг о друге.

Впрочем, обо мне вы даже не догадываетесь, смешно.

Храни вас Бог, Марджори, любимая.

Хьюго.

Шли дни, а Мардж не могла сосредоточиться на книге. Мысли крутились около недавних событий и разговоров, обрывки новостей все-таки долетали до нее. В гостинице произошел теракт, погиб кто-то из персонала, может быть, тот чувствительный официантик; банное полотенце из ее номера продано на аукционе; Серджио раз в неделю присылал письма, становящиеся все более абсурдными.

Например, от Мардж ждали выступления в защиту моделей и манекенщиц – среди бедняжек участились случаи самоубийств, каждая вторая нуждалась в психологической поддержке. Девочки, как редкие породистые животные, с десяти лет выращивались на жесткой диете, крошечный вес был предметом их гордости, а дюймы обхвата – визитной карточкой. За постоянные ограничения и муштру прежде они получали успех и деньги и не чувствовали себя обделенными. Теперь эти существа стали такими же, как все, выделяясь в толпе только ростом, – но мало ли высоких девиц на свете. А на подиумы начали брать низеньких ширококостных женщин – одежда на них сидела хуже, но они казались покрепче, чем эфемерные дивы, ведь публику, прежде всего, интересовала плоть, а не наряды. Некоторые модельеры пытались сохранить верность старым идеалам, но продажи падали, и зимние коллекции спешно перекраивались с учетом массовых вкусов.

Обученные переступать по коврам на семидюймовых каблуках, бывшие богини не могли удержаться на ногах в обычной городской суете, были плохо образованны и не имели навыков выживания – точно как подрощенные элитные щенки, выброшенные на помойку. Мир обошелся с ними отвратительно, а миллионы женщин, в свое время сходивших с ума от зависти к призрачным телам, теперь могли злорадствовать сколько влезет. Девочки были ни в чем не виноваты – как нераспроданные Барби из обанкротившегося магазина игрушек, и от Мардж требовали каких-то слов, но она лишь пожала плечами – справедливости не существует.

Пришло смешное письмо от Энн – смешное в том смысле, что в нем желание использовать Мардж боролось с неодолимой потребностью ее уязвить. Напоминания о долгой дружбе завершались фразой: «Но теперь, когда пришла слава, ты, конечно, не захочешь…» А профессиональные поздравления с переизданием книг не обошлись без шпильки: «Впрочем, с твоим портретом на обложке теперь можно продать все что угодно, а я вот вышла из моды – во всех смыслах». Энн предлагала свои услуги в качестве биографа, наперсницы и, возможно, публичного представителя: «Я слышала, твое последнее появление на людях оказалось несколько скомканным…», и в заключение просила о встрече, чтобы «поболтать по душам».

Мардж подумала, что скорее согласится поболтать с коброй – риска быть укушенной не меньше, но, по крайней мере, знаешь, что приползет без фотоаппарата и диктофона.

Впрочем, Мардж отдавала себе отчет, что и в ней самой скопилось немало яда: мир вызывал только бессильное раздражение, которое разъедало душу и застило глаза, заставляя видеть лишь дурное. Кругом были они – какие-то надоедливые они, алчные, завистливые, похотливые, хитрые, бесчестные, тупые… Мардж накручивала определения и не могла остановиться. Ощущала, что с каждым словом все хуже и хуже становится почему-то именно она, будто ее отравляет собственная злость.

Ночами донимали сны, в которых приходилось отбиваться от длинных черных рук, и часто, уже проснувшись, она успевала заметить, как тьма неторопливо втягивает щупальца обратно – до поры.

Днем по-прежнему уходила в холмы, но ни радости, ни освобождения больше не чувствовала. Не бегала, не падала навзничь, разглядывая облака, – слишком часто замечала в отдалении отблески объективов (биноклей или фотокамер, подсматривающих или охраняющих). Сидела, завернувшись в шаль, издали похожая на горку камней, и в самом деле чувствуя себя маленьким курганом, остатком вымершей цивилизации. Закрывала глаза, потому что ничего не хотела видеть.

Часы тянулись без происшествий, лишь однажды, когда она так коротала время, на ее лицо упала тень. Когда пробегает туча и на несколько мгновений прячет солнце, это можно увидеть и сквозь зажмуренные веки. Но тень не уходила, и Мардж нехотя открыла глаза.

Рядом стояла женщина. Еще не разглядев ее толком, Мардж всполошилась:

– Кто вы такая, что вам надо? Я вас не знаю! – С некоторых пор она разучилась быть вежливой, страх быстро побеждает хорошее воспитание.

– Не ори, дочка. Не бойся.

Женщина не шевельнулась, но Мардж показалось, что широкая теплая ладонь опустилась на ее макушку, легко огладила лицо, а потом ободряюще похлопала по спине.

– Называй меня Гуара [18] .

Она села рядом и дала себя рассмотреть. Смуглая, темноволосая, но старая, такая, что черт лица не разобрать, увидишь и скажешь одно – старуха. Мардж на секунду отвлеклась и подумала, что только у зрелости есть отчетливые приметы, а слишком юные или слишком древние существа неотличимы, как цветы на лугу или камни на склоне горы.

– Как вы ухитрились пройти сюда?

– И это все, что ты хочешь узнать?

Мардж вдруг поняла, что это очень важный разговор, посерьезнее, чем тот, с влиятельными персонами, но отчего-то не могла сосредоточиться. Мысли разбежались, захотелось нажаловаться на всех, кто испоганил ей жизнь, хотя не было никаких «всех», только стечение обстоятельств и общая несправедливость мира, которую никто не сумеет исправить, даже эта странная женщина.

И она начала бормотать какие-то жалкие слова, которые и в ямку нашептать стыдно, но Мардж их выбалтывала, не в силах остановиться, чуть ли не подвывая.

– Я не знаю своей цены, никогда не знала, всегда пересчитывала на чужие деньги, мерила чужой линейкой; не понимала, красива ли, поэтому судила по числу мужчин, которые меня хотят; таланта своего не чувствовала – раз печатают, значит, есть что-то. По тиражам свое место представляла; ну и сколько платили, столько и стоила. Хорошая? А это как другие скажут. А теперь отняли все шкалы и таблицы, кто теперь будет судить, кто даст знак, кто определит мою цену? Меня ведь теперь все хотят, вроде как самая горячечная мечта сбылась, весь мир к твоим ногам, славы, денег, мужчин сколько пожелаешь. Только они всегда были нужны не сами по себе, а как система координат, чтобы место свое знать, а теперь все сломалось, сломалось, я ни слова не могу написать, ни шагу ступить, потому что кто же скажет, хорошо или плохо?