– Боготворимый повелитель ромеев, да продлит Господь его дни, послал меня сказать тебе, Василий, что василевс не забыл о том, как ты пришел к нему на помощь в трудный час. Милость Порфирородного снизойдет на тебя, если ты проявишь благоразумие. – Волумниан сделал паузу, пристально глядя на русича. – Существует мнение, будто непогрешимых людей нет. Наверно, это так. Но также существует и другое мнение, заключающееся в непогрешимости василевса. Ты понимаешь, о чем я говорю, дружок?
– Нет, не понимаю, – ответил Василий.
– В твоем положении надо быть сообразительнее, дружок, – слащаво осклабился Волумниан.
– И снова не понимаю, – повторил Василий.
Улыбка исчезла с круглого лица евнуха.
– Один мой знакомый, случайно подсмотревший, как василевс целует ножки одной знатной женщине, лишился глаз за это, – тихим, но внушительным голосом произнес Волумниан. – А другой мой знакомый, много знавший о василевсе и вздумавший разглагольствовать об этом, лишился и глаз и языка. Вот так-то, дружок!
– Ну и при чем здесь я? – вызывающе спросил Василий.
– То есть как «при чем»? – удивился евнух. – Разве ты не оказывал василевсу услугу в одном, скажем так, щекотливом деле?
Василию надоели эти намеки. Он резко сказал:
– Ты пришел сообщить мне о милости императора, я слушаю тебя.
Волумниан слегка заерзал в своем кресле.
– Я буду краток, – начал он. – Как, по-твоему, я несчастный человек?
– По тебе не скажешь, – ухмыльнулся Василий.
– Верно подмечено, дружок. Пусть я – скопец, зато стою выше многих знатнейших мужей Империи! А почему? Ответ прост – среди придворных должностей самые высшие принадлежат таким, как я. – Волумниан горделиво приподнял подбородок. – Смекаешь, русич? Я вырос в небогатой семье, но сумел получить достойное образование и пробился в дворцовые писцы. С годами я вошел в доверие к главному евнуху, без участия которого не совершается ни одно начинание василевса. В конце концов преславный Диотим сделал меня своей правой рукой, своим всевидящим оком.
Вот эти руки помогали одеваться и раздеваться первой супруге василевса, ныне покойной. Эти глаза видели прекрасную наготу Евпраксии, любимой наложницы василевса, как и наготу других женщин, приводимых в спальню императора не кем-то, а мною. – Волумниан несколько раз ткнул себя в грудь растопыренными пальцами. – Я каждодневно вижу нынешнюю супругу василевса в одежде и без одежд. Я знаю все ее женские тайны, как и тайны всех прочих женщин, живущих под сводами дворца.
Через кого они действуют, когда желают утолить свою похоть? Через меня, дружок. Мне платят и повариха, возжелавшая соединиться на ложе с каким-нибудь стражником, и сам император, когда я привожу к нему очередную красотку. Я несказанно богат, русич. Богаче меня в этом городе, пожалуй, лишь паракимомен и василевс.
– Но ты беден в другом, приятель, – сказал Василий, угрюмо взирая на Волумниана. – Даже за все свои сокровища ты не сможешь опять стать мужчиной.
– А я и не стремлюсь к этому! – воскликнул Волумниан. – Сколько бед и несчастий подстерегает мужей, гордящихся своей мужественностью! Многие ли из них доживают до старости, погибая в сражениях и дворцовых интригах, умирая от яда и петли, причем часто их к этому толкают женщины. Да будет тебе известно, дружок, женщина есть сосуд греха! Это вселенское зло!
Сначала мужчины теряют из-за женщин голову, потом богатства, а затем и свою жизнь. И так будет всегда. Лишь человек с холодным сердцем и разумом способен трезво мыслить и не пленяться женской красотой настолько, чтобы предать друзей и своего покровителя.
– Сожалею, друже Волумниан, но все сказанное тобой мне не интересно, – пожал плечами Василий.
– Что ж, перейду к главному, – после краткой паузы вновь заговорил Волумниан. – Божественный повелитель ромеев восхищен твоим благородством, Василий, а также твоей статью и красотой. Посему он дарует тебе должность помощника протовестиария, благо ты знаешь греческий язык. Протовестиарий – это главный церемониймейстер дворца. Быть его помощником – высокая честь, дружок. Правда, перед этим тебя оскопят, – скороговоркой добавил Волумниан. – Процедура эта хоть и неприятная, но почти безболезненная, поверь мне.
Василий сидел не двигаясь, как пораженный громом. Услышанное не укладывалось у него в голове.
– Это и есть милость императора? – пересохшими губами прошептал Василий.
– О да! – Волумниан улыбнулся, но тут же согнал с лица улыбку, встревоженный выражением глаз новгородца. – Но ты, кажется, не рад этому, дружок?
– Я родился мужчиной и мужчиной умру, – глухо произнес Василий, – так и передай императору, евнух. Такая милость мне не нужна!
– Отказываться нельзя, дружок, – предупредил Волумниан, – это чревато большими неприятностями.
– И все-таки я отказываюсь! – упрямо сказал Василий. – Господь сотворил человека по своему образу и подобию. Оскопление есть осквернение творения Божия и насмешка над Вседержителем!
– Не кощунствуй, дружок. Ты не знаешь всего. Я скажу тебе по секрету, что таким способом василевс желает спасти тебя от смерти, коей добивается для тебя та знатная матрона, в доме у которой ты оставил Божественного.
– Лучше смерть, чем такие почести! – проворчал Василий.
– Вот неразумный! – всплеснул руками Волумниан. – Ты потеряешь маленькую частицу своего тела, а взамен приобретешь власть и богатство! Огромную власть и огромное богатство!
– Мне не нужны власть и богатство, полученные такой ценой! – рявкнул Василий прямо в лицо Волумниану.
В нем закипала ярость.
Волумниан перепугался. Попадать под горячую руку этого могучего русича ему совсем не хотелось.
– Хорошо, хорошо, дружок! – залепетал Волумниан, поднявшись с кресла и пятясь к двери. – Я передам твои слова василевсу. Император милостив, быть может, ты получишь другую должность, коль эта тебе не подходит.
Однако, оказавшись у дверей, евнух заговорил по-другому:
– Ты все равно получишь благо, от которого столь рьяно отказываешься, упрямец! И впоследствии ты будешь благодарить за это Божественного!
Волумниан несколько раз хлопнул в ладоши.
В комнату вбежали четверо темнокожих молодцев в набедренных повязках, с медными браслетами на мускулистых руках. Они в ожидании уставились на Волумниана.
Почуяв недоброе, Василий медленно поднялся со стула и сдернул с себя плащ.
Волумниан небрежно ткнул пальцем в русича:
– Тащите его туда, где у нас из мужей делают евнухов.
Чернокожие гиганты молча бросились на Василия.
На глазах у пораженного Волумниана Василий сильнейшим ударом кулака оглушил одного из нубийцев, затем сломал шею другому, а третьему вывихнул руку в плече. Четвертому нубийцу Василий размозжил голову о стену, забрызгав все вокруг кровью. Это страшное зрелище сопровождалось дикими воплями и стонами несчастных нубийцев, всей мощи которых не хватило даже на то, чтобы разорвать рубаху на новгородце.