* * *
Доставить великокняжескую грамоту в Великие Луки Василий Долматов поручил Тимофею Оплетину, который хоть и недавно стал гонцом великого князя, зато выказал себя в этом деле смелым и находчивым. Дважды нападали на Тимофея в пути лихие люди, коих немало шастает по лесным дорогам, и оба раза он без ран и синяков ускользнул от разбойников.
– Через Волок Ламский и Ржеву не езди, – напутствовал Тимофея Василий Долматов, – города эти входят в удел Бориса Волоцкого. Мало ли что удумают тамошние людишки при виде гонца из Москвы, береженого Бог бережет. Езжай лучше через Дмитров и Тверь, друже. Пусть дорога через Тверь получится длиннее, зато целее будешь.
В Великих Луках не задерживайся, поспешай обратно в Москву с ответом от великокняжеских братьев. И пусть они письменный ответ дадут, а не изустный.
Выехав верхом на коне из Москвы через Фроловские ворота, Тимофей поскакал по раскисшей весенней дороге на север, к верховьям реки Клязьмы. К вечеру он был уже в Дмитрове, где поменял усталого коня на свежего. Из Дмитрова Тимофей выехал рано утром и, обгоняя медленные купеческие обозы, помчался знакомой дорогой в Тверь, куда он добрался уже затемно. Дальнейший путь Тимофея пролегал через Торжок, мимо озера Селигер, по новгородским лесам до быстрой реки Ловать, впадающей в озеро Ильмень. В верховьях Ловати находился город Великие Луки, давным-давно основанный новгородцами.
Городок был невелик даже по сравнению с Дмитровом и Торжком, обосновавшиеся здесь со своими княжескими дворами Андрей Большой и Борис Волоцкий терпели тесноту и острую нехватку провианта. Вздумав бросить вызов старшему брату, они толком не знали, как заставить Ивана Васильевича принять их условия и на какие силы рассчитывать, если московский князь станет грозить им войной. Потому-то мятежные братья с плохо скрываемым беспокойством приняли послание от великого князя, доставленное Тимофеем Оплетиным.
Оба князя со своими телохранителями и челядью расположились в двухъярусном тереме наместника, пустовавшем с той поры, как отсюда бежал вымогатель и притеснитель Иван Оболенский. Поскольку вся дворня мятежных князей и семьи их верных бояр не могли поместиться в тереме наместника, многие дома в Великих Луках, даже совсем ветхие, были заняты приближенными Андрея Большого и Бориса Волоцкого. Городок выглядел, как пристанище осевшего здесь огромного табора из нескольких сотен человек с женщинами и детьми, со спиханным в повозки скарбом, со множеством лошадей, коров и охотничьих собак.
На то время, покуда мятежные князья будут обдумывать текст письма от великого князя и сочинять ответное послание, Тимофея взял на свое попечение боярин Харитон Осипович Гомза, постельничий князя Бориса Волоцкого.
Семья постельничего ютилась в старом покосившемся доме на соседней улице, узкой и грязной. Прежние жильцы были выселены отсюда в одну из деревень, разбросанных вдоль реки Ловать.
Когда домочадцы боярина Гомзы сели за стол обедать, то к трапезе был приглашен и Тимофей.
По лицам супруги постельничего, ее старой матери, двух его юных сыновей и старшей дочери Тимофей сразу понял, как несладко им живется в Великих Луках. Из яств на столе было горячее варево из квашеной капусты и проса, каравай черного хлеба, немного молока и меда.
Проголодавшийся в дороге Тимофей с удовольствием принялся орудовать деревянной ложкой, уплетая за обе щеки жидкую похлебку с черствым хлебом. Его сотрапезники тоже принялись за еду, кто с глухим ворчанием, кто с угрюмым молчанием. Старшая дочь постельничего то и дело поглядывала на Тимофея, лениво жуя хлеб и размешивая горячий капустный суп в своей тарелке.
Опорожнив свою тарелку, Тимофей тоже стал приглядываться к миловидной голубоглазой боярышне.
– Дочка, налей-ка гостю брусничного киселя, а то, похоже, наше молоко ему не по вкусу, – сказал боярин Гомза, сидящий во главе стола.
– Молоко-то скислось уже, а ты его к столу подаешь! – недовольно заметила супруга постельничего. – Да и такому черствому хлебу совсем не место на нашем столе! Его же стальными зубами грызть надо!
– Э, голубушка, ныне и в трапезной нашего князя такой хлеб подают, – невесело усмехнулся боярин Гомза, взглянув на жену. – Скоро и такого хлеба не будет. Амбары здешние пустые стоят, а села в округе все сплошь нищие. Одно слово – голодный край!
Ульяна, дочь Гомзы, принесла из соседней комнаты с печью глиняную кружку, наполненную до краев киселем. Протянув кружку Тимофею, Ульяна нечаянно пролила немного киселя ему на рубаху.
– Ну вот, внучка, суженого себе пометила! – засмеялась теща боярина Гомзы, голова которой была укрыта белым платком до самых бровей. – Эта примета верная!
Ульяна стала пунцовой от сильнейшего смущения. Она вернулась на свое место за столом и больше не глядела в сторону Тимофея, склонившись над своей тарелкой.
– Сколько тебе лет, младень? – обратился к Тимофею Харитон Осипович, отодвинув от себя недоеденный суп. – Из какого ты сословия?
– Родом я из бояр, – ответил Тимофей, – а лет мне уже двадцать пять.
– Женат или помолвлен? – вновь спросил Харитон Осипович.
– Я пока человек вольный, – улыбнулся Тимофей.
– Родители твои где живут? – продолжал выспрашивать Харитон Осипович.
– Померли мои родители во время морового поветрия, когда мне было десять лет, – сказал Тимофей с печальным вздохом. – С той поры я живу в Москве у отцова брата, который состоит старшим конюшим у великого князя.
– Что ж, младень, неплохо устроился твой дядя, – заметил Харитон Осипович. – Отец твой наследство тебе оставил какое-нибудь?
– Две деревни под Можайском на меня записаны со всеми земельными угодьями, – прихлебывая кисель из кружки, ответил Тимофей.
– А много ли смердов живет в тех деревнях? – поинтересовался Харитон Осипович, намазывая мед на ломоть хлеба.
– Двести душ, – проговорил Тимофей.
– Ого, младень! – усмехнулся Харитон Осипович. – Да ты жених-то завидный! У меня вот дочь на выданье, сам видишь, высокая и пригожая.
– И с приданым неплохим! – горделиво вставила теща боярина, которой Тимофей приглянулся с самого начала.
– Роду-племени я знатного, значит, и дочь моя тоже белая кость, – промолвил Харитон Осипович, с улыбкой поглядывая на Тимофея. – Приглядись к моей Ульяне, младень. Знаешь ведь, как в народе говорят, всякая невеста для своего жениха родится. Думается мне, что будете вы с ней отличной парой!
Ульяна раскраснелась пуще прежнего, давясь кислой похлебкой и не смея поднять глаз.
– Свет мой, ты ведь уже пообещал помолвить Ульяну со старшим сыном дворянина Ефима Ремеза, – напомнила супругу мать Ульяны. – Запамятовал, что ли?
– Мало ли что я кому-то обещал! – передернул плечами Харитон Осипович. – Кто такой этот Ефимка Ремез? Отец его был холопом. И дед его холопствовал. Пусть ныне семья Ремезов вольные люди и достаток имеют, однако нам, боярам, они все едино не ровня! К тому же я пообещал породниться с Ефимкой под нажимом князя Бориса Васильевича, который благоволит к Ремезам. Никитка Ремез всегда был мне не по душе, злобный он человек! Такой убьет кого угодно и глазом не моргнет.