Крах проклятого Ига. Русь против Орды - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Павлищева, Виктор Поротников cтр.№ 160

– Я вижу, ты сам себе такой путь наметил, брат, – проговорил Ослябя, искоса взглянув на Пересвета. – Вот к чему привели твои беседы со Стефаном. Ты надумал сочетаться браком с Шугой, поэтому обет стать монахом ныне тебе в тягость.

– Да, брат, Шуга мне по сердцу, – признался Пересвет, – а это житье по монастырскому уставу опостылело мне дальше некуда. Не гожусь я в праведники, вот и все. Надумал я вместе с Шугой в Брянск податься. И тебе, брат, советую то же самое.

Придя в свою келью, которая находилась через бревенчатую стенку от кельи Осляби, Пересвет был так возмущен и разочарован поведением друга, что даже не дочитал до конца молитву, которую следовало произносить перед сном всем обитателям монастыря. Лежа на своей жесткой постели под грубым шерстяным одеялом, Пересвет долго не мог заснуть. Его неудержимо тянуло вскочить с ложа и вновь подступить к Ослябе с уговорами. Ему казалось, что если он не убедит Ослябю уйти из монастыря, то жизнь у того пройдет беспросветно и несчастливо. И Чеслава из-за Ослябиного упрямства может остаться до конца дней своих вдовой-вековухой.

Чтобы успокоиться, Пересвет стал думать о Шуге, с которой ему удалось повидаться в начале лета в селе Косариха. Он тогда провел с Шугой три счастливых дня, воспоминания о которых и по сей день согревали ему душу. Шуга обещала Пересвету в конце июля снова приехать в Косариху. Весточку о своем приезде Шуга собиралась послать Пересвету вместе с юродивым Прошкой, который перебивался подаяниями, путешествуя от деревни к деревне, от монастыря к монастырю. В Косарихе и в Троице-Сергиевой обители к юродивому Прошке относились с большей теплотой, поэтому он и задержался в этих краях. Родом юродивый Прошка был откуда-то из-под Углича.

И в первый свой приезд в Косариху сметливая Шуга использовала проворного юродивого в качестве своего гонца к Пересвету, благо по лесной тропе до Сергиевой обители тот хаживал не единожды.

Глава четвертая

Меч и молитва

В летнюю пору в монастырском хозяйстве работы было невпроворот, рабочих рук постоянно не хватало. Среди иноков половина были немощные старцы, у которых уже не было сил, чтобы браться за пилу, топор и заступ. По этой причине большая часть всех тяжелых работ ложилась на плечи тех монахов и послушников, кто еще не утратил телесной крепости. На Пересвета и Ослябю, как правило, возлагались обязанности по заготовке бревен и дров. Троице-Сергиев монастырь год от года расширялся, так как число его обитателей постоянно увеличивалось. К старым избушкам-кельям каждое лето пристраивались новые. С увеличением количества едоков приходилось расширять и монастырский огород. Высокий частокол, поставленный вокруг монастыря, приходилось постоянно отодвигать в сторону леса, у которого монахи отвоевывали по клочку землю под посевы.

При заготовке дров и бревен иноки Сергиевой обители преследовали еще одну важную цель, а именно – они прокладывали через лес две просеки. Одна просека вела к реке Воре и дальше к дороге на Москву, другая тянулась через чащу к селу Косариха, откуда начинался торный путь к Переяславлю-Залесскому. Дрова и бревна монахи свозили на Маковец, используя тягловую силу двух лошадей, имеющихся в монастырской конюшне.

День в монастыре начинался с рассветом. Первым вставал монах-будильщик. Он шел к келье игумена или того инока, кто его замещал, и, стоя под оконцем, громко произносил: «Благослови и помолись за меня, святой отец». Услышав в ответ из кельи: «Бог спасет тебя!», монах-будильщик ударял в железное било, таким образом пробуждая ото сна всех обитателей монастыря. Затем пономарь поднимался на звонницу и ударял в колокол, призывая монахов и послушников в церковь на утреннюю молитву.

Вступление в храм совершалось в строго определенном порядке. Все братья выстраивались в шеренгу на паперти. Священники и дьяконы становились впереди. Иерей, которому надлежало совершать в этот день службу, входил в храм первым. Перед ним шествовал чтец с горящей свечой.

Во время богослужения каждый монах стоял на своем месте. Игумену полагалось находиться в первом ряду справа, келарю – слева. Перед царскими вратами стояли монахи-священники, по сторонам – иеродьяконы.

Случалось, что во время утреннего бдения иноки начинали перешептываться, переминаться с ноги на ногу и даже дремать. Благочиние немедленно восстанавливали два инока-надзирателя, стоявшие справа и слева от толпы. Братья, которым надлежало отправиться куда-либо по делам, могли уходить из церкви до окончания службы. Все прочие стояли неподвижно до конца литургии.

Когда раздавались три удара в железное било, тогда монахи с пением псалмов выходили из храма. Путь их лежал в трапезную.

Обычно иноки имели две ежедневные трапезы – обед и ужин. Во время Великого поста допускалась лишь одна трапеза. Обед состоял из супа и каши. На ужин подавали опять же кашу с хлебом. По праздникам монахи угощались медом, ягодным киселем и пирогами. Летом на монастырском столе появлялись овощи, фрукты, грибы и ягоды. В определенные дни на трапезе допускалась вареная, соленая и копченая рыба.

В трапезной иноки занимали места за столом в соответствии со своим положением в обители. Послушники сидели отдельно от монахов, а те в свою очередь сидели отдельно от священников и дьяконов.

Сама трапеза была особого рода ритуалом. После краткой молитвы первым начинал вкушать пищу игумен либо замещающее его лицо, и только после этого – остальные иноки. Кутник, обходя всех, наполнял чаши яблочной или медовой сытой. С первой чашей все подходили к старшему за столом за благословением. Во время трапезы один из братьев читал вслух жития святых. Разговоры за столом строго воспрещались.

Остатки трапезы – яйца, куски хлеба, яблоки, рыбу – собирали и выносили за ворота, где все это раздавалось нищим.

После обеда в храме совершалась дневная литургия – вечерня. После ужина следовало новое богослужение – повечерие.

…Подходя к воротам с корзиной в руке, Пересвет спросил у привратника, много ли нищих пришло к монастырю в это утро.

– Топчется там несколько человек, – зевая, ответил бородатый монах, кивнув на высокие створы дощатых ворот. – Глянь сам.

Сняв дубовый запор, Пересвет вышел за ворота. К нему тотчас устремились с протянутыми руками шесть или семь оборванцев с палками и котомками через плечо. Пересвет торопливо рассовал в их грязные жадные руки пучки укропа, хлебные корки, стручки гороха и куски сушеной рыбы…

Неожиданно кто-то потянул Пересвета за рукав рясы. Его ушей коснулся негромкий мягкий голосок:

– Вестником я к тебе прибыл, молодец. Спешил так, ажно ног под собой не чую!

– Прошка! – обрадовался Пересвет, схватив юродивого за костлявые плечи. – Рад тебе несказанно! Ты от зазнобы моей?

– Нет, молодец, – печально потупился Прошка, – меня отправила к тебе Авдотья Микулична. С недоброй вестью она меня отправила, уж не обессудь.

Пересвет растерянно разжал пальцы, глядя на темное от загара лицо юродивого, на его выцветшие от зноя льняные волосы, повязанные красной тряпкой.