"Черный археолог" из будущего. Дикое поле - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Спесивцев cтр.№ 18

Думы думами, а за Аркадием, подошедшим в начале казни, Иван тоже не забывал поглядывать. Попаданец, так теперь и Иван про себя стал его называть, держался хорошо. Побледнел, правда, но глаза от страшной картины не прятал, никаких признаков тошноты, как бывает у новичков при виде проливаемой человеческой крови, заметно у него не было. Не врал, значит, приходилось ему воевать и убивать. Что очень хорошо, легче к запорожским нравам будет привыкать.

«Хорошо, что не слабак, – Иван с досадой посмотрел на крестника, – со слабаком трудно серьезные дела делать. А если правда, что он успел понарассказывать, дела предстоят очень серьезные. Интересно, когда братья-характерники нас догнать успеют? Недалеко мы, вроде бы, от Днепра отошли, не должны задерживаться».

Мешкать возле казненных казаки не стали. Пока большинство глазели на казнь, меньшинство споро подготовили все к перевозке, свернув лагерь. Оставив двух насаженных на кол умирать, Иван, отъезжая, слышал, как Охрим пытался утешать собрата по несчастью, не замечая, что тот уже потерял сознание. В толпе раздался ропот против излишней жестокости, и наказной гетман, чуткий к веяниям толпы, приказал своему джуре добить казненных. Такое действо можно было расценивать как оказание услуги товарищу, а не палачество.

«Страшна бесовская сила, ох велика и опасна! Такого доброго казака проклятый бес сумел соблазнить! Теперь даже в церкви за спасение его пропащей души свечу ставить бесполезно. Пропал казак, пропала его душенька. Эх! Прибудем к донцам, поставлю все-таки самую большую свечу за спасение его души и закажу молебны на год. Может быть, прав Аркадий, и зачтутся Охриму ТАМ заслуги в борьбе с гонителями православной веры? Уж бусурманской кровушки он пролил немало».

Настроение, само собой, у Ивана упало ниже некуда. Войско лишилось доброго казака, может, даже двух – кто его знает, что из молодого содомита выросло бы. Его крестник был ему почти так же дорог, считай, родной, а тут и страшное обвинение, и недостойное поведение.

«И Пилип, чертов вылупок, просил же его, ограничься повешением, так нет, уперся как баран: – Полагается кол, старики говорят, полагается кол».

Иван скривился, вспомнив ненавистную морду личного врага.

«Полагается то, что походный гетман решит. Правда, потом ему ответ за все свои решения держать, но уж за повешение вместо посажения на кол никто через полгода ему бы пенять не стал. Да и года два назад за то же преступление в самой Сечи казаков повесили. Ни одна собака о колах не тявкнула. Назло мне так поступил. Доиграется он со своим гонором, думает, если его часть старшины поддерживает, то ему можно и на характерников плевать? Напрасно он так думает. Не поленюсь приложить силы и умения свои, чтобы он поскорее убедился в этом».

«Про волка разговор, а он тут как тут». К ехавшим во главе Васюринского куреня Ивану и Аркадию подъехал походный гетман Пилип Матьяш. Разодетый, будто не в боевой поход собрался, а на переговоры с гоноровой шляхтой. В синей шелковой рубахе под расстегнутыми красным бархатным кафтаном и зеленым жупаном доброго сукна. В шелковых же коричневых шароварах и красных сафьяновых сапогах. Куда там петуху или павлину! На его боку сверкал каменьями эфес дорогой сабли.

– Ну, Иване, как тебе казацкое правосудие в походе? Нет недовольства? – довольно улыбаясь, обратился он к характернику.

– Казацкое правосудие – всегда правильное. И всех недостойных настигнет и воздаст по заслугам. В свое время… – многозначительно протянул концовку ответа Иван и оскалился. Назвать этот оскал улыбкой мог бы только сверхнаивный человек.

По взгляду Пилипа было видно, с каким удовольствием он бы посадил на кол не несчастных содомитов, а своего собеседника. Но продолжать диалог на эту тему не стал, обратил внимание на ехавшего рядом с характерником Аркадия. Солнышко уже прогрело воздух, и попаданец решился подставить его лучам свою грудь, весьма многоцветную после вчерашних приключений.

– А что это, Иван, у твоего товарища вид, будто его бес вместо снопа молотил?

– Главное, не то, кто начал молотить, а то, где он после этой попытки оказался, – ответил на вопрос гетмана сам Аркадий, не делая даже слабой попытки казаться приветливым. – Теперь его и чертова мамаша не скоро увидит. Связываться с сильным соперником – большая ошибка. А мои синяки и ссадины быстро заживут.

Улыбка на лице Пилипа Матьяша увяла сама собой. Он открыл было рот для ответа молодому характернику (а кем же может быть казак, едущий рядом с характерником, как не его выучеником?), однако ничего говорить не стал. Наморщив лоб, бросил еще один взгляд на Аркадия, в котором Иван уловил опаску, затем на лошадь попаданца (байку про моего Черта вспомнил, бесов сын) и отъехал, не попрощавшись.

Вот теперь Иван сменил оскал довольной усмешкой. Пилип, кажись, принял ответ Аркадия за чистую монету и посчитал его шишки-синяки результатами схватки с чертом. Рассказов о подобных деяниях характерников ходило множество.

«Теперь на некоторое время затихнет, бесов сын. Да вряд ли надолго. Странно, что он до своих лет дожил, если не понимает, с кем связываться можно, а с кем – нельзя ни в коем разе».

Выбросив из головы (не без труда) вражду с наказным гетманом, Иван завел с Аркадием разговор о новом оружии. Вскоре подтянулись к ним и три кузнеца, успевшие за ночь переварить полученную от попаданца информацию и возжелавшие дополнительных разъяснений. Вот такой колдовской компанией (кузнецы исстари тоже слыли колдунами) они и следовали дальше до привала, а потом до ночевки. Естественным образом вокруг них образовалось свободное пространство. Кому, спрашивается, хочется быть не то что обвиненным, но хотя бы заподозренным в подслушивании ТАКИХ людей? Дурных нету, повымерли. И в походном строю, спереди и сзади, и в лагере вокруг шатра характерника возникала пустота, которую никто не спешил заполнить. Степь широкая, места в ней много. Разумный человек в колдовские дела нос совать не будет. Слишком легко остаться не только без носа, но и без головы.

Ивана порадовало то, что поначалу очень скованный, вяловатый Аркадий разошелся к вечеру, активнейшим образом дискутировал с кузнецами. Что был скован, понятно. Когда так задница отбита, а ехать надо, не до веселых разговоров. Что преодолел боль – она ведь никуда не исчезла, кому, как не характернику, об этом знать, значит, сам не пустышка.

«Вот странно, грабитель могил оказался родственной душой лучшим кузнецам Запорожского войска. Даже покрикивать себе на них позволяет, чего делать не стоило бы. Люди они гордые, одновременно «лыцари степные» да мастера знатные, кричать на себя обычно никому не позволяют. А тут проглатывают окрики, будто так и надо. От мальчишки! Чудны Твои дела, Господи!»

А кузнецы, за исключением по собственной воле отстранившегося коротышки Юхима, действительно сошлись с Аркадием, можно сказать, подружились. Были они одновременно воинами и мастерами, умели и воевать, и делать оружие. Аркадий открыл перед ними неожиданные стороны знакомых, казалось бы, вещей. Знал об оружии и его применении (спасибо сочинителям Горелик, Димычу и Хвану и их неленивым почитателям в комментах!) весьма немало. Настоящие мастера такое не могли не оценить, постепенно настроившись воспринимать его как коллегу. А что молодо выглядит, неоткуда таким глубоким знаниям вроде бы взяться, так колдун же. Вон, его товарищ черта в коня обратил, а этот, может, от другого беса великих знаний добился. Поумней знаменитого Васюринского оказался. Такие знания дороже любого коня стоят.