Священная книга оборотня - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пелевин cтр.№ 61

Но ностальгия до сих пор гонит меня иногда на Востряковское кладбище – просто походить по аллеям, подумать о вечном. Смотришь на кресты и звезды, читаешь фамилии, глядишь на лица с выцветших фотографий и думаешь: сколько понял о жизни Койфер… А сколько Солонян… А сколько поняла о ней чета Ягупольских… Все поняли, кроме самого главного.

И как их, бедных, жаль – ведь главное было так невыразимо близко.

До приезда в Россию я несколько сотен лет прожила в ханьской могиле недалеко от места, где стоял когда-то город Лоян. В могилке было две просторных камеры, в которых сохранились красивые халаты и рубахи, гусли-юй и флейта, масса всякой посуды – в общем, все нужное для хозяйства и скромной жизни. А приближаться к могиле люди боялись, поскольку шел слух, что там живет лютая нечисть. Это было, если отбросить излишнюю эмоциональность оценки, сущей правдой.

В те дни я интенсивно занималась духовными упражнениями и вела общение с несколькими учеными людьми из окрестных деревень (китайские студенты со своими книгами обычно жили в сельской местности, экзамены ездили сдавать в город, а потом, отслужив свой срок чиновником, возвращались в семейный дом). Некоторые из них знали, кто я такая, и докучали мне расспросами о древних временах – правильно ли составлены летописи, нет ли ошибок в хронологии, кто организовал дворцовый переворот три века назад и так далее. Приходилось напрягать память и отвечать, потому что в обмен ученые мужи давали мне старинные тексты, с которыми мне иногда надо было свериться.

Другие, посмелее духом, приходили ко мне в гости поразвратничать среди древних гробов. Китайские художники и поэты ценили уединение с лисой, особенно по пьяной лавочке. А утром любили проснуться в траве у замшелого могильного камня, вскочить и, крича от ужаса, бежать к ближайшему храму с распущенными на ветру волосами. Это было очень красиво – смотришь из-за дерева, смеешься в рукав… А через пару дней приходили опять. Какие тогда жили возвышенные, благородные, тонкие люди! Я и денег с них часто не брала.

Эти идиллические времена пролетели быстро, и от них у меня остались самые хорошие воспоминания. Куда бы меня потом ни бросала жизнь, я всегда слегка тосковала по своей уютной могилке. Поэтому для меня было радостно переселиться в этот лесной уголок. Мне казалось, что вернулись старые дни. Двойная нора, где мы жили, даже планировкой напоминала мое древнее прибежище – правда, комнаты были поменьше, и теперь мои дни проходили не в одиночестве, а с Александром.

Александр освоился на новом месте быстро. Его раны зажили – оказалось достаточно обернуться собакой на ночь. Утром он так и остался ею – отправился на прогулку по оврагу. Я была рада, что он не стесняется этого тела – оно его, похоже, даже развлекало, как новая игрушка. Нравилась ему, видимо, не сама эта форма, а ее устойчивое постоянство: волком он мог быть только короткий промежуток времени, а собакой – сколько угодно.

Больше того, эта черная собака даже могла кое-как говорить – правда, она выговаривала слова очень смешно, и сначала я хохотала до слез. Но Александр не обижался, и вскоре я привыкла. В первые дни он много бегал по лесу – знакомился с окрестностями. Я опасалась, что из-за своих амбиций он может пометить слишком большой кусок леса, но побоялась оскорбить его самолюбие, сказав ему об этом. Да и постоять за себя в случае чего мы могли. «Мы»… Я никак не могла привыкнуть к этому местоимению.

Наверно, потому, что наше жилье напоминало о месте, где я столько лет совершенствовала свой дух, мне захотелось объяснить Александру главное из понятого мною в жизни. Мне следовало хотя бы попробовать – иначе чего стоила моя любовь? Разве я могла бросить его одного в ледяном гламуре этого развивающегося ада, который начинался сразу за кромкой леса? Мне следовало протянуть ему хвост и руку, потому что, кроме меня, этого не сделал бы никто.

Я решила открыть ему сокровенную суть. Для этого требовалось, чтобы он усвоил несколько новых для себя идей – и по ним, как по ступеням, поднялся к высшему. Но разъяснить даже эти начальные истины было трудно.

Дело в том, что слова, которые выражают истину, всем известны – а если нет, их несложно за пять минут найти через Google. Истина же не известна почти никому. Это как картинка «magic eye» – хаотическое переплетение цветных линий и пятен, которое может превратиться в объемное изображение при правильной фокусировке взгляда. Вроде бы все просто, но сфокусировать глаза вместо смотрящего не может даже самый большой его доброжелатель. Истина – как раз такая картинка. Она перед глазами у всех, даже у бесхвостых обезьян. Но очень мало кто ее видит. Зато многие думают, что понимают ее. Это, конечно, чушь – в истине, как и в любви, нечего понимать. А принимают за нее обычно какую-нибудь умственную ветошь.

Однажды я обратила внимание на крохотный серый мешочек, висевший у Александра на груди на такой же серой нитке. Я догадалась, что цвет был подобран в тон волчьей шерсти – чтобы мешочек не был виден, когда он превращался в волка. Но теперь, на черном, он был заметен. Я решила спросить его об этом вечером, когда он будет в благодушном настроении.

Он имел привычку выкуривать перед сном вонючую кубинскую сигару, Montecristo III или Cohiba Siglo IV, я знала названия, потому что бегать за ними приходилось мне. Это было лучшее время для разговора. Если кто не знает, курение приводит к мозговому выбросу допамина – вещества, которое отвечает за ощущение благополучия: курильщик берет это благополучие в долг у своего будущего и превращает его в проблемы со здоровьем. Вечером мы устроились на пороге нашего жилища, и он закурил (дымить внутри я ему не разрешала). Дождавшись, когда сигара сгорит наполовину, я спросила:

– Слушай, а что у тебя в этом мешочке на груди?

– Крест, – сказал он.

– Крест? Ты носишь крест?

Он кивнул.

– А зачем ты его прячешь? Ведь теперь можно.

– Можно-то можно, – сказал он. – Только он мне грудь прожигает, когда превращаюсь.

– Больно?

– Не то чтобы больно. Просто каждый раз паленой шерстью пахнет.

– Хочешь, я тебя мантрочке одной научу, – сказала я. – Тогда никакой крест тебе ничего больше прожигать не будет.

– Ну вот еще. Стану я твои бесовские мантрочки читать, чтобы крест мне грудь не жег. Ты чего, не понимаешь, какой это грех будет?

Я поглядела на него с недоверием.

– Погоди-ка. Ты, может быть, и верующий?

– А то, – сказал он. – Конечно, верующий.

– В смысле православного культурного наследия? Или всерьез?

– Не понимаю такого противопоставления. Это ведь про нас в Священном Писании сказано «Веруют и трепещут». Вот и я – верую и трепещу.

– Но ведь ты оборотень, Саша. Значит, по всем православным понятиям, тебе дорога одна – в ад. Зачем, интересно, ты себе такую веру выбрал, по которой тебе в ад идти надо?