10 мифов об СССР - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Колганов, Александр Бузгалин cтр.№ 83

Он, во-первых, неслучайно (я показал выше исторические корни этого феномена) является единственно практически доступным и понятным символом нового справедливого и прогрессивного строя – социализма, массово распространенным в России его символом – это трагедия. Но для патриархально-державного советского человека иной, нежели вождь-символ-державы, образ социализма мало понятен и не взыскан. Более того, для живущего ныне человека с социалистическими взглядами объективно трудно отделить действительно героические свершения советского народа (и прежде всего – победу в Великой Отечественной войне) и сталинские деформации социалистического строительства. Они объективно были сращены в нашем прошлом и потому их не разделяют все те, кто привык некритически, на веру, без тщательного самостоятельного анализа воспринимать те или иные идеологические построения. Вот почему для некритически мыслящего коммуниста Сталин неотделим от социализма, а для некритически мыслящего либерала социализм неотделим от сталинщины. Они сталкиваются на одном поле (пятясь при этом навстречу друг к другу спинами) – поле некритического, недиалектического, одномерного видения истории вообще и нашего советского прошлого, в частности; они совпадают в своем догматически-линейном представлении о социализме. И сталинисты, и либералы, с радостью и наивностью здравого смысла, убеждающегося на практике в собственной непогрешимости, отождествляют сталинизм с социализмом и делают два одинаково неистинных вывода. «Иным, нежели диктаторски-репрессивным, социализм и быть не может, следовательно, все попытки преодоления противоречий сталинизма есть утопия», – говорит либерал. «Сталинский СССР и есть социализм и потому не имеют значения и должны быть по большому счету оправданы все недостатки той системы, а любые попытки их критики и выработки новой, качественно отличной от сталинской, модели социализма есть ренегатство», – говорит сталинист.

И это трагическое совпадение не просто превращает сталиниста в «иное я» либерала, но и объективно, независимо от воли и желания многих коммунистов-сталинцев, делает их крайне выгодными союзниками борцов против социалистического обновления в нашей стране, ибо попытки движения ныне к той, прежней, системе – это реакционная утопия. Неслучайно поэтому, кстати, на телевидении почти всегда в качестве представителей коммунистических идей фигурируют старушки с портретами Сталина: либерализму крайне выгодно свести социализм к сталинизму, к ностальгии по прошлому.

В то же время я вполне могу понять субъективное нежелание любого человека с левыми взглядами критиковать в нашей реальной обстановке антикоммунистического шабаша хоть что-то из советского прошлого. Любая попытка такого критического анализа невольно, вопреки твоей позиции, ставит тебя в один ряд с яковлевыми и волкогоновыми, отчего становится мерзко на душе. Это нежелание можно и должно понять. Но его нельзя оправдать: подвиги и великие свершения наших отцов и дедов нельзя предавать; преступления не перестают быть преступлениями оттого, что их совершали в стране твоих отцов и дедов, и об этом нельзя забывать. Мы умели различать подвиг народа России, победившего Наполеона, и мракобесие царизма и крепостников, и это не мешало нам быть патриотами. Мы должны уметь различать реальные ростки социализма и диктатуру сталинской номенклатуры, и это не только не помешает, но поможет нам быть коммунистами и любить свою Родину.

Во-вторых, сталинизм ныне становится вновь, крайне популярен потому, что ностальгия по сталинизму становится не просто надеждой, но и своего рода религией-утешением, указывающей на возможность альтернативы нынешнему трагическому положению. Существенно, что эта надежда-утешение является (1) реально сущим примером, который (2) находится в прошлом. Это существенно потому, что человек, ориентированный на обыденное сознание и здравый смысл (а не на критически-творческий поиск), ищет альтернативу всегда в практически известном (хотя, как правило, и сильно мифологизированном) практическом примере; если же он к тому же патриархален (а нынешний сталинист в большинстве своем именно такой патриархальный обыватель, ориентированный на здравый смысл, мало знакомый с мировым опытом борьбы за социализм и современной марксистской теорией, более того, активно нежелающий самостоятельно и непредвзято знакомиться с тем и другим), то эта альтернатива обязательно должна лежать в… прошлом: таковы были все патриархальные утопии-мечтания о «золотом веке».

Тем самым сталинизм объективно становится не вызовом будущего, а ностальгией по прошлому и в этом смысле возрождающимся в XXI веке подобием «реакционного социализма», описанного еще в «Манифесте коммунистической партии» (я настойчиво советую моим молодым коллегам перечесть соответствующий раздел и сравнить державно-государственнические, патриархально-феодальные интенции того «социализма» – и сталинизма; естественно, буквальное совпадение через 150 лет невозможно, но в своей основе эти феномены едины).

Наконец, в-третьих, сталинизм ныне чрезвычайно востребован потому, что он по сути своей ориентирован на пассивное ожидание избавления, которое должен принести с собой вождь или максимум на дисциплинированное выполнение давно известных (по опыту предыдущей работы в качестве партийного активиста) действий, осуществляемых по приказу «руководства».

Не могу не заметить в этой связи, что врожденный пиетет к начальству играет с нынешними сталинистами злую шутку: большинство из них зачастую оказываются неспособны к сколько-нибудь активной борьбе с «начальством», к действиям, направленным против директора, губернатора, президента: для многих из них (за исключением некоторых активистов радикальных компартий) важнее то, что они есть символ государства, чем то, что они представители капиталистического государства. Подавляющее большинство «рядовых» (не активно-идейных) сталинистов России (включая значительную часть нынешней номенклатуры – вспомните начало моего письма) ныне готова голосовать за любого (в том числе – прокапиталистического) действующего вождя, не хулящего Сталина и хотя бы имитирующего политику «твердой руки». Более того, парадокс состоит в том, что правого, прокапиталистического, ничего не изменяющего в сущности нынешнего строя, вождя-сталиниста большинство «стихийных сталинистов» примет ныне с большей охотой, чем вождя-коммуниста, ибо эта власть не только не потребует от них никаких самостоятельных действий, но даже и не затронет их мощной боязни каких-либо перемен, а для взращенного сталинизмом обывателя возможность пассивно-мещанского и относительно устойчивого существования, защищенного любым сильным государством, важнее любых, в том числе социалистических, идеалов (вспомним один из парадоксов нашей постсоветской жизни, отмеченных мною в начале текста). Тем самым нынешние сталинисты объективно, вопреки своим субъективным интенциям, рыхлят почву для правого авторитаризма в России.

Вот почему кажущаяся безобидной и наивной вера в Сталина ныне является едва ли не самой опасной болезнью левого движения, ибо объективно ведет нас к укреплению конформизма и пассивности народа, к укреплению паразитирующих на этом обывательском стремлении к власти «сильной руки» сторонников правой, прокапиталистической диктатуры, опасней которой нет ничего для дела социалистического освобождения. Ибо социалистическая альтернатива для России – не в ностальгии по прошлому, но в будущем, наследующем ростки социализма, действительно характерные для СССР, развивающем их в новых условиях и преодолевающем их трагические деформации.