Эмигранты - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Величко cтр.№ 53

Я вынес в парк очередной монгольфьер, раза в полтора больше купленного Темплом у алькальда. Кстати, я делал вид, что не подозреваю об этом гешефте. И, значит, набил коробочку сухим спиртом, поджег его, подождал, пока воздух внутри нагреется и распрямит складки на боках шара, после чего запустил аэростат. Как и в Себу, на нитке, только на сей раз она была специально потерта в одном месте. Причем мне даже не пришлось дергать, чтобы нитка оборвалась, — очень кстати случился довольно сильный порыв ветра, и шар отправился в свободный полет, потихоньку набирая высоту.

— Бывает, — равнодушно пожал плечами я, — ничего страшного, такие зонды еще есть и на «Чайке», и на «Победе». Зато мы теперь совершенно точно знаем направление и силу ветра на высоте в двести футов.

Тем временем по приказу короля за шаром устремились полтора десятка всадников, ибо я сказал, что минут через пятнадцать белый уголь прогорит и шар опустится на землю. Все правильно, так задумывалось, потому как просто на летящий куда-то шарик могут и не обратить внимания, а вот когда по земле за ним с гиканьем и свистом мчится орава королевских гвардейцев, — это уже событие. Которое никак не пройдет мимо французской разведки, если, конечно, там сидят не полные дебилы. В мои планы совершенно не входило делать из монгольфьеров тайну, скорее даже наоборот.

— Ах, Алекс, ты не поверишь, но я с детства завидовала птицам, свободно парящим в высоте! — продолжила начатое после завтрака дело баронесса. — Неужели у вас люди летают по небу? И ты тоже летал?

— Разумеется, — ответил я чистую правду. — Ведь мне довелось шестнадцать лет прослужить в авиации — так называются наши небесные войска, и дослужиться там до капитанского чина. Первые три года, кстати, мы служили в одной роте с будущим императором.

~~~

После обеда я в компании Мосли и Папена отправился в Виндзор посмотреть на паровую лодку и высказать свое мнение относительно этого самоходного судна. Дорога заняла полтора часа, и вскоре я уже разглядывал творение Дени Папена.

Корпус турбины представлял собой медную трубу диаметром сантиметров двадцать при длине около метра. На выходной конец вала была насажена маленькая бронзовая шестеренка, входившая в зацепление с большой, почти полуметрового диаметра. Я провернул ее, чтобы проверить осевое и радиальное биение. Они оказались миллиметра по три, да к тому же еще валы и турбины, и винта имели заметный люфт.

— Мой двигатель содержит восемь дисков с лопастями! — гордо сообщил мне Папен. — И все они имеют разный угол установки по отношению к оси цилиндра.

А здесь он молодец, небось сам догадался. Впрочем, это ему все равно не поможет, прикинул я и попросил продемонстрировать механизм в действии.

Подручные спихнули лодку в пруд, Папен лично залез в нее, разжег топку под своим котлом, про который он уже успел похвастаться, что там развивается давление аж в пятнадцать атмосфер, и повернул рычаг крана. Пар со свистом попер из множества щелей, турбина провернулась и со скрежетом, переходящим в вой, начала набирать обороты. При этом она тряслась как я не знаю что, а шестеренки гремели и вибрировали. Лодка тронулась и вскоре была уже на середине пруда, но тут произошло неизбежное. От дикой тряски турбину сорвало с креплений и развернуло почти поперек лодки, окутавшейся облаком пара. Но по инерции судно все же достигло берега, и туда выбрался сравнительно невредимый Папен. Сняв кожаный шлем и перчатки, он пожаловался:

— Королевские часовщики опять изготовили детали с совершенно недостаточной точностью! Когда же наконец они научатся нормально работать?

Лет через сто пятьдесят, подумал я. И заметил, что у, нас в Австралии шестерни делают не из бронзы, а из особо прочной стали. Папен поблагодарил, а про то, что зубья вообще-то лучше делать косыми, я ему говорить не стал. Про систему смазки тоже. В конце концов, ну кто я такой, чтобы лишать человека радостей самостоятельного творчества?

Вильгельм Оранский отошел от окна и задернул штору. В Англии, надо думать, и кроме короля есть кому смотреть за кипучей деятельностью, развернутой австралийцами в проданном герцогу Алексу здании. Три больших кареты сегодня второй раз вернулись из Дувра, привозя какие-то ящики и объемистые тюки с «Чайки». Что там, король не знал, но несильно расстраивался по этому поводу. Потому как это, конечно, было интересно, но не очень важно. А самую важную тайну австралийцев он, кажется, уже знает. Причем, что интересно, он-то знает, а герцог — нет! В том смысле, что она для него совершенно обыденна, и он просто не придает значения ее сокрытию.

Эта тайна вовсе не в устройстве их двигателей, пушек или ружей, что есть хоть и довольно интересные, но все же частности. Она в другом. В ответе на вопрос, откуда взялось все это и многие другие технические чудеса австралийцев типа искусственного холодного света или неизвестное количество другого, о чем Свифт с Темплом слышали только мельком или не слышали вовсе. Ведь как появляется какой-нибудь новый механизм? Раньше Вильгельм считал, что в результате труда талантливого механика. Тот, скажем, долго делает часы, а потом его осеняет, что их можно снабдить маятником, отчего точность хода сильно повысится. Но на самом деле это не совсем так! Сначала ученый, в данном случае Галилей, установил законы движения маятника. Затем какой-то голландский инженер сообразил, что вытекающие из этих законов свойства могут значительно увеличить точность хода часов, и придумал, как это воплотить в металле. И наконец, только после этого механик сделал новые часы. То есть всякое новшество зарождается в трудах ученого, обретает черты реальной конструкции усилиями инженера и, наконец, воплощается в металл, камень и дерево руками механика. Да, иногда кажется, что все сделал один человек, как это случилось с телеграфом, изобретенным Гуком, но это означает только то, что в данном случае он оказался един в трех лицах. То есть исключение. Но ведь вся европейская техника именно так, на основе исключений, и развивается, в чем одна из причин ее отставания от австралийской.

И первая половина главного секрета австралийцев в том, что у них это поняли очень давно, поэтому для герцога такое положение дел настолько естественно, что он с трудом представляет себе какое-нибудь другое. А вторая — в том, что три эти фигуры равнозначны и считаются важнейшими в государстве.

Наука без инженеров и механиков в конце концов выродится в схоластику.

Инженер без ученого, с одной стороны, и механика — с другой будет тратить все свое время на либо никому не нужные, либо вовсе не осуществимые проекты.

Механик без ученого и инженера будет всю жизнь делать одни и те же изделия, изредка внося в них усовершенствования, не придающие новых свойств, а всего лишь облегчающие труд мастера.

Разумеется, один человек может сочетать в себе черты и двух, и даже трех этих фигур. Например, про герцога не скажешь однозначно, инженер он или механик. Скорее всего, и то и другое. Судя по паре его оговорок, австралийский император является крупным ученым. То есть у них подобные занятия не только не зазорны для знатных людей, но и, наоборот, способность к ним значительно увеличивает престиж.