– Освободить дорогу!
И водилы, скрипя зубами, освобождали. Уходили в сторону, пропуская кортеж из восьми бронированных автомобилей. И матерились им вслед. Четверка тяжеленных армейских внедорожников «ГАЗ» «Тайга», два роскошных «Мерседеса Мао» и два шестиколесных «Бурана», лучших, по мнению большинства экспертов, городских бронетранспортеров.
– Взять правее!
С воздуха кортеж прикрывали два вертолета. Легкий разведчик, идущий в сотне метров перед авангардным внедорожником, и висящая над лимузинами «Пчела» огневой поддержки.
– Освободить дорогу! Взять правее!
Мертвый отправился по делам. Почему не полетел по воздуху? А кто его знает? Наверное, решил произвести впечатление. Ведь одно дело, когда на площадку чинно опускается вертолет и ты вылезаешь из него, придерживая разлетающиеся на ветру полы пиджака. И совсем другое – явление кортежа. Когда широко распахиваются ворота и на территорию собора Тринадцати Пантеонов, главной святыни Занзибара, въезжает восемь машин, в том числе – два бронетранспортера. Когда выпрыгивающие на ходу безы рассыпаются по двору, организуя безопасный «коридор», а над их головами работают винты вооруженной до зубов «Пчелы». Когда ты выходишь из лимузина, на мгновение задерживаешься, едва заметно улыбаешься и по движению губ встречающий тебя Таллер понимает, что ты приехал не в гости – ты приехал к себе. А он живет на твоей земле только потому, что ты не имеешь ничего против.
В гостиную вели стрельчатые, необычно высокие двери, достойные если не великана, то уж точно его внебрачных детей. Так получилось, что среди высших иерархов Католического Вуду недомерки не встречались, архиепископами становились мужчины видные, рослые, и архитекторы не забывали об этом факте при проектировании церковных помещений. Ведущие в гостиную двери предназначались для крупных людей, однако на этот раз им пришлось распахнуться перед человеком совсем невысоким.
– Добрый вечер. Меня зовут директор Кауфман.
Мертвый вошел настолько стремительно, что Папа едва успел подняться с кресла.
– Добрый вечер. – И осторожно пожал скрытую черной перчаткой руку.
– Спасибо, что согласились встретиться.
Голубые глаза Кауфмана, неестественно живые и выразительные на блеклом, обыденном лице, смотрели цепко, однако в их льдистой глубине таился едва различимый огонек. Словно дразнил: что скажешь?
И Папа понял, как должен себя вести.
– Если мы планируем говорить официально, то меня зовут архиепископ Баварский, – вальяжно сообщил он «директору». – Можно просто монсеньор.
Пару секунд мужчины смотрели друг на друга, после чего Мертвый улыбнулся и вновь протянул руку:
– Максимилиан. Макс.
– Джезе.
Второе рукопожатие получилось куда более крепким.
– Вы всегда носите перчатки?
– Боюсь микробов.
– Очень здоровая привычка.
– А вот у вас, как я слышал, со здоровьем не очень, – участливо произнес Мертвый. – Рана серьезная?
– Царапина.
– Получается, меня ввели в заблуждение?
– Получается.
– Жаль, – протянул Кауфман. – Я приготовил вам подарок, Джезе. Не привык, знаете ли, являться к умирающему с пустыми руками.
– Я люблю подарки, – не стал скрывать Папа.
– В таком случае это вам. – Кауфман протянул архиепископу плоскую коробочку, которую до сих пор держал в левой руке. – Домашнее печенье.
– Домашнее что?!
Папа был готов к чему угодно: в коробочке мог оказаться бронежилет новейшей модификации, гремучая змея, натренированная на охрану хозяина, высушенные головы убийц, но печенье?!
– Как вы наверняка знаете, я холостяк. Попросил испечь супругу одного из помощников, поэтому каково оно на вкус – не знаю. Уверяли, что неплохо. С кусочками шоколада.
Огонек в голубых ледниках стал заметнее.
Розовый бантик и приятный запах домашней выпечки изнутри.
– Вы неподражаемы! – Папа расхохотался и бросил коробку на стол. – Благословить вас?
– Не будем портить жизнь духам Лоа.
Одна из ламп ярко вспыхнула.
– Мы в соборе, – мягко напомнил Джезе. – Они все слышат.
– Я знаю, – поморщился Мертвый.
И все. Просто: «Я знаю». Никакой реакции на неожиданно подавшую знак лампу, даже бровью не повел. То ли решил, что вспышка стала результатом обычного фокуса, то ли безразлична ему реакция могущественных духов.
«Уж не потому ли хунган Таллер предпочитает не связываться с Кауфманом?»
– Присаживайтесь.
– Благодарю.
Готовясь к приему, Папа приказал поменять в гостиной мебель, убрать обычные кресла и выставить другие, украшенные резьбой и очень большие, напоминающие троны. Папа хотел посмотреть, как тощий Мертвый утонет в глубокой мебели, но теперь поймал себя на мысли, что шутка не удалась: излучаемая Кауфманом энергия давила любые несоответствия, и кресло, казалось, съежилось, послушно подстраиваясь под седока.
– Вина?
– Коньяк. Вы ведь именно его приготовили.
– Мне рассказали о ваших вкусах.
Слуга внес бутылку и два пузатых бокала.
– Хорошо, что новые хозяева Европы не стали менять названия марок, – светски произнес Папа. – И мы с удовольствием пьем «Курвуазье», как наши отцы и деды. Я, знаете ли, немножко консерватор, люблю напитки с историей.
– Не такие уж и новые хозяева, – уточнил Кауфман.
– Тем не менее – не стали, за что им честь и хвала, – свернул тему Джезе. Он предполагал, что гость поддержит тему коньяка, а вот говорить о шейхах Папа не хотел. – Сигару?
– Сигарету. У меня свои. – Мертвый достал портсигар.
– А я предпочитаю самокрутки. – Папа ловко свернул сигаретку. – Спасибо, что зашли. Я тронут.
– Хотел извиниться за то, что проспал покушение. Мне, право, неловко.
Самое время дать понять директору Кауфману, что он разговаривает не с покладистым Таллером.
– Занзибар не входит в зону ответственности СБА, Макс, – легко напомнил Папа.
– Занзибар находится в моем Анклаве, а значит, входит в зону ответственности, – легко объяснил Кауфман.
«Здесь я хозяин, малыш, здесь все происходит только с моего ведома».
– К тому же покушение на человека вашего ранга должно быть тщательно спланировано, нити наверняка ведут за пределы Занзибара. Я постараюсь отыскать их.
– Зачем?
– Это мой долг. – Мертвый поправил правую перчатку и напомнил: – Я служу в СБА.
– Вы расследуете все совершаемые в Анклаве преступления?