— Это нетрудно. Вы хотите, чтобы я поделился с вами той информацией об эхайнах, которая известна только нашей расе, и никому больше во всей Галактике.
Кратов молча кивнул. У него не оставалось больше сил, и он опустился на пол там, где стоял.
— Такой исключительной информации не существует, — сказал Блукхооп с отчетливо прослеживаемой иронией. — О том, что знаем мы, знает еще по меньшей мере одна раса. Во всяком случае, сведения должны быть погребены где-то в ее анналах, и при желании они могут быть извлечены и воспроизведены. И, конечно же, знают тектоны. Потому что тектоны знают все.
— Вы не назовете мне эту расу, — полувопросительно вымолвил Кратов.
— Нет, не назову. Замечу лишь, что это древняя и уважаемая галактическая культура, в пору своей зрелости много и шумно экспериментировавшая с перспективными биологическими видами в самых различных уголках мироздания. Достигнув же возраста мудрости, многих своих деяний она устыдилась и постаралась умалить ущерб там, где он был нанесен, и… как это говорится у людей… замести следы там, где все обошлось благополучно. Между прочим, эти смелые опыты с «искусственным вразумлением» послужили причиной возникновения в современной ксенологии самых блестящих и фантастических теорий. Возьмем, к примеру, вашу теорию «галактического изогенеза», которую выдвигает доктор Андре Ван Дамм…
— Церус I — их дело? — мрачно осведомился Кратов.
— Нет. Есть принципиальное отличие между их экспериментами и тем, что вы встретили на Церусе I. Они никогда никого не принуждали быть разумным. Они лишь стремились подобрать каждому подающему надежды виду оптимальную среду обитания. Или, например, сохранить альтернативу: вид, обреченный на вымирание в условиях межвидовой конкуренции, эвакуировать со своей неласковой к нему материнской планеты и дать ему реальный шанс в иных сходных условиях…
— Хорошо, — не слишком деликатно прервал медлительные рассуждения ихтиоморфа Кратов. — С каким из этих вариантов мы имеем дело?
— Разумеется, со вторым, — сказал Блукхооп. — Это был очень давний и масштабный эксперимент. Он ставил своей целью разъединение, сохранение и независимое развитие трех конкурирующих рас. К чести экспериментаторов отмечу, что они ограничились лишь первой его фазой, выведя из-под удара две угасающие ветви одного эволюционного дерева, а затем предоставили их самим себе. Что должно, по моему рассуждению, уберечь все три самостоятельно выросшие галактические цивилизации от комплекса неполноценности.
— Одна из этих рас дала начало Эхайнору, — нетерпеливо сказал Кратов. — Это секрет полишинеля. А кем же стали две другие?
— Хорошо, что вы сидите на полу, — насмешливо промолвил Блукхооп. — Есть надежда избежать ушибов, когда свалитесь от изумления.
6
Едва не опрокинувшись на бок от сильного порыва ветра, гравитр плюхнулся на четыре лапы и намертво присосался к голому сырому камню. Кратов выскочил из еще ходившей ходуном кабины и, натягивая на голову капюшон, оскальзываясь, побежал к стоявшим возле тяжелых многоместных машин людям. Он сразу же озяб и промок. Свое имя Пляж Лемуров оправдывал полностью. Подразумевались, конечно же, не симпатичные недообезьянки из земных лесов, а лемуры в классическом, древнеримском понимании, то есть — неприкаянные души, что не обрели посмертного успокоения по причине сотворенных при жизни злодеяний. Только непокойным мертвецам и могла прийти фантазия — использовать эту дыру как пляж и принимать здесь ванны из призрачного света трех эльдорадских лун.
— Где они? — спросил Кратов, сразу отыскав глазами Носова.
Тот, как всегда, ладный и подтянутый, не испытывавший видимых неудобств, стоял в тени изъеденной солеными брызгами скалы и через распахнутою дверь следил на светившимся в глубине кабины экраном. Он молча ткнул пальцем куда-то в расщелину между камней. Кратов немедленно сунулся к ней, но сразу же уперся в широкую спину одного из носовских «фантомов».
— Не спешите, — сказал Носов. — Еще успеете полюбоваться. Через пять минут у нас будут переговоры.
— Переговоры?! — Кратов не поверил своим ушам. — Да вы, оказывается, не только бряцать фограторами горазды!
— Мы горазды в очень многих вещах, — уклончиво сказал Носов — Пойдете со мной? Кратов прищурился.
— Вы шутите, — произнес он недоверчиво. — Не боитесь, что все испорчу?
— Не боюсь. Вы слывете очень благоразумным человеком, в критические моменты. А сейчас самый критический момент. По крайней мере, в моей жизни.
— Так, — сказал Кратов, собираясь с мыслями. — Что они хотят?
— Чтобы мы убрали поле. Иначе начнут убивать заложников. Кроме самой Озмы, у них в руках еще четыре человека из ее охраны. Обычная тактика террористов…
— Они хотя бы намекнули, зачем им Озма?
— Намекнули! — ощерился Носов. — Так намекнули, что у меня до сих пор кулаки чешутся. Они сказали, что она им нужна.
— И все?!
— И все.
Носов посмотрел на экран.
— Пошли, — сказал он коротко.
Отстранил «фантома» и протиснулся в расщелину. За ним двинулся незнакомый Кратову человек, очень худой и длинный, похожий на жюльверновского Паганеля, в широкополой соломенной шляпе (что вполне соответствовала образу, но вступала в вопиющее противоречие с погодой), только без очков и подзорной трубы. Потоптавшись на месте, Кратов сунулся следом и едва не застрял. Когда он, суетясь и шепотом бранясь, высвободился, то обнаружил, что замыкает процессию учитель Рмтакр «Упавшее Перо» Рмтаппин, великий знаток боевого искусства «журавлиных наездников». Как он здесь оказался и зачем, оставалось только гадать.
Корабль эхайнов, обычной для Галактики блюдцеобразной формы, имеющий для недальних перелетов размеры, то есть не более двадцати метров в диаметре, лежал на естественной площадке, со всех сторон укрытой от волн, ветра и чужих взглядов тесно сбившимися скалами. С воздуха его было не разглядеть благодаря мимикрирующему защитному покрытию. Аппарат как аппарат, чуть поменьше типового «корморана»… Надо полагать, пятерым заложникам и громоздкого телосложения эхайнам, числом никак не менее, в кабине приходилось сидеть друг на дружке.
Едва только делегация с Носовым во главе приблизилась к кораблю на расстояние брошенного камня, как в борту его вскрылся люк. Появились трое эхайнов, все двухметроворостые, невероятно широкоплечие и не по сезону легко одетые в каких-то легкомысленных цветных шортах и безрукавках, очевидно — чтобы продемонстрировать свою телесную мощь и презрение к непогоде. Двое держали в мускулистых загорелых лапах какие-то сложные и ощутимо тяжелые агрегаты из матово-черного металла. Третий, напротив, в руках ничего существенного не имел, за исключением шутовской тросточки. И это был граф Лихлэбр.
— Ты смелый, — проскрежетал он, обращаясь к Носову. — Удивляет. Убил бы одной рукой.
— Может быть, — сказал Носов, невольно изъясняясь в той же экономной манере, которая у эхайна наверняка была обусловлена малым словарным запасом. — Но не ты. Ты умрешь первым.