– У нас слишком мало времени, чтобы огибать торфяники, – виновато пробормотал Граджелут.
– Допустим, но ведь здесь таится множество опасностей.
Похоже, вожак был не прочь почесать язык. К нему бочком подошел борзой в черно-коричневом наряде. Морду от темени до подбородка рассекал жуткий шрам – судя по всему, память о неудачной попытке усекновения головы.
– Их даже больше, чем вы можете себе представить, – проворчал он.
– Для нас время – это все, – пролепетал ленивец.
– Успокойтесь, мы вас не задержим. – Вожак ужасающе ухмыльнулся. – Отдайте имущество и ступайте на все четыре стороны.
Ленивец судорожно сглотнул и сказал с заметной тоской:
– У меня есть немного денег…
– Помилуйте, ваших денег нам недостаточно, – возразил гончий. – Нам нужны и пожитки, и оружие, и одежда. А лично мне весьма приглянулся вон тот интересный музыкальный инструмент. – Когтистый палец указал на дуару. – А еще – повозка и ящерицы.
– Тока не говори мне, что и ты куда-то спешишь, – пробормотала Ниина.
– И не собирался.
Гончий погладил по боку ближайшую ящерицу. Та никак не отреагировала на ласку.
– Ваши животные выглядят очень питательными. Видите ли, на болотах мало корма для плотоядных, а от городов мы стараемся держаться подальше. По каким-то загадочным причинам наша внешность и поведение шокируют горожан.
Несколько псов, стоявших поблизости, противно захихикали.
– Если уж на то пошло, – безжалостно продолжала тварь, прожигая взглядом зрачки Банкану, – вы и сами выглядите вполне съедобными.
– Ой! – тявкнула Ниина. – Мы угодили к шайке гнусных каннибалов!
– Что такое каннибал, моя мохнатенькая закусочка? – поддразнил ее гончий. – В этом термине – весь спектр абсурдного сенсуалистского мракобесия. В далеком прошлом бывали времена, когда у теплокровных считалось совершенно естественным пожирать своих сородичей. Мясо, оно и есть мясо. И мы, вынужденные прозябать в сырых дебрях болот, не можем позволить себе такую роскошь, как разборчивость в пище. Когда дело касается пожирания, мы, убежденные демократы, не привередничаем.
– Он по-прежнему улыбался. – Выходит, нам достанется все, что вы сюда привезли, а заодно и вы сами.
Он одобрительно глянул на скарб, свисающий с бортов повозки.
– Как предусмотрительно с вашей стороны запастись средствами для вашего же приготовления. Впрочем, вам и самим, наверное, будет приятнее испустить дух в знакомой обстановке.
– Без боя не дадимся!
Сквилл резко выпрямился, в лапах он держал лук со стрелой. Ниина, тоже готовая к схватке, встала рядом.
– Ой, пощадите, ой, не губите! – глумился, пятясь, гончий. Его ватажники недобро посмеивались. – Ужас! Кошмар! Неужели нас застигли врасплох? – Он погладил тяжелый кривой клинок. – Жалкая горстка бойцов против трех детенышей и старого ленивца. Похоже, пришел наш смертный час. Но прежде, чем мы погибнем в неравном бою, исполните, так сказать, последнюю просьбу обреченных. Хочу узнать имена тех, кто обеспечит нас еще и развлечением перед обедом.
– Я – Сквилл, сын Маджа. Это – моя сеструха Ниина. Для вас наш батька – Мадж-Путешественник, Мадж-Завоеватель, Мадж-Мститель.
– Никогда не слышал, – пренебрежительно откликнулся вожак.
Настал черед Банкана.
– Я Банкан Выдрмуск Меривезер, сын величайшего чаропевца всех времен и народов Джонатана Томаса Меривезера.
– Какие имена! – фыркнул пес. – Впрочем, мне и они незнакомы. Тут, на болотах, чествовать особо некого. А ты, ленивец? Выскажись.
Купец вздрогнул.
– Меня нарекли Граджелутом. Я всего лишь простой коммерсант.
Зарабатываю на жизнь меновой торговлей и сопутствующими услугами.
– Ну, хорошо, сегодня мы наречем тебя Ужином.
Гончий угрожающе сверкнул двумя шеренгами острых зубов.
– Стихи! – прошептал Банкан друзьям. – Еще не сочинили? Что вам мешает?
– Не могу придумать песенку про гончих, – прошипела в ответ Ниина.
– Не встречала их до этих жлобов.
– А Джон-Том как избавляется от собак? – громко осведомился Сквилл.
– Не знаю. Но лучше бы вам что-нибудь придумать, и побыстрей. Всех их не перестрелять, и по сравнению с ними шайка, пытавшаяся ограбить Граджелута в Колоколесье, – всего лишь компания сельских олухов. – Банкан повернулся к вожаку, решив во что бы то ни стало выиграть время. – Ну, а теперь ваша очередь. Кто посмел нам угрожать, не почитая наши родословные, а также не страшась мести, которая неизбежно последует за любой попыткой причинить нам зло?
– На болотах нам бояться нечего, – презрительно рыкнул гончий. – Здесь не ищут пропавшую родню, и волшебники не приходят сюда спасать заблудившихся учеников. Нижесредние торфяники – утроба, где рождается уныние, и мы – ее чада. Мы целиком отдались скорби, только это и позволило нам выжить. Скорбь поглотила наши души. Не пытайтесь взывать к лучшим чувствам, поскольку мы ими не отягощены. Хотя, должен признать, в вашем присутствии мы чувствуем себя лучше. Не так уж часто удается набрести на еду, которая еще не успела протухнуть.
– Все это не объясняет, кто вы такие.
За спиной Банкана выдры лихорадочно сочиняли стихи.
– Как видишь сам, мы псы. – Вожак махнул лапой. – Псы, которые вторгаются в сны и гоняются за тобой в кошмарных мирах. Это наш вой ты слышишь, когда смыкаешь веки, это наш рык заставляет тебя вздрагивать и тяжело ворочаться под одеялом, это наш нежданный пронзительный лай ты принимаешь за брех соседской шавки. – Он указал саблей. – Вот стоит собака Майтевилей, а рядом с ней – собака Тунервилей. Слева томится в ожидании собака Кентервилей.
Он неторопливо перечислил всех членов шайки.
Путникам это подарило несколько драгоценных минут.
– Что-нибудь придумали? – прошептал Банкан выдрам.
– Что тут придумаешь? – Поддавшийся отчаянию Граджелут закрыл лапами мохнатую морду. – Все потеряно. Это не простые разбойники.
Чтобы их одолеть, одной музыки мало. На их стороне – тоска и безысходность. – Он тяжело вздохнул. – Столько труда, вся жизнь отдана борьбе. И каков итог? Угодил на обед к собакам. Что за бесславный финал?! Простите, друзья, что я довел вас до этого скорбного…
– Еще не довели, – перебил Банкан. – Мои друзья что-нибудь придумают.
– Чувак, на меня не надейся, – беспомощно сказал Сквилл.
– И на меня, – добавила Ниина. – А как насчет тебя, а, Банкусь?
Можа, сочинишь?
– Я же не певец!
– Ну, хоть слова подскажи. Дай тему, идею, хоть че-нибудь.
– Я в собаках ничего не смыслю, – в отчаянии прошептал он. – Всю жизнь учился на дуаре играть, а не… – Вдруг он кое-что вспомнил и оборвал фразу. – Есть одна старая песенка. Ее Джон-Том пел, когда я был молод. В смысле маленький. Детская песенка. Тогда она мне дурацкой показалась, но, может, тут подойдет. А больше ничего не придумать.