– Что здесь такое? – спросил тот.
– Пара ползающих крыс, сэр, – сказал нашедший их солдат. – Один – командир.
– Прошу прощения, – пробормотал Кальдак полузасыпая, – я не уверен, что термин «крыса» используется в нужном контексте.
– Ничего личного, сэр, – сказал офицер, – это просто ваши лица. У людей есть тенденция давать прозвища, особенно – у военных. Заверяю вас, это вовсе не обидно.
– Так как я не знаю, что значит «крыса», я не могу обижаться на это сравнение – нос и бакенбарды Кальдака слегка подергивались под дождем. Офицер поднял глаза.
– Это недалеко отсюда. Когда стали поступать первые рапорты, мое подразделение вызвалось вызволить вас и ваших людей оттуда. Теперь сами криголиты и амплитуры бегут и прячутся. Наши вытаскивают их из темноты. Криголиты не так хорошо справляются с работой ночью под дождем, несмотря на все их снаряжение.
Он помолчал и наклонился поближе. Почти сонный, Кальдак не обращал внимания на капли дождя, падавшие с поднятого визора землянина.
– Ого, да не знакомы ли мы?
– Не припомню, – сонно пробормотал Кальдак. Лекарство продолжало действовать.
Человек начал тихо насвистывать мелодию. В этом деле они мастера. Уже как в тумане, Кальдак узнал мелодию, хотя много времени прошло с тех пор, как ему резали ухо дребезжащие тона.
– Что скажете, – тихо спросил человек, – не лучше ли она звучит теперь?
– Я рад слышать, – ответил Кальдак, сердясь на свою неспособность правильно произносить согласные, – что вы по-прежнему сочиняете музыку, Уильям Дьюлак. – Погружаясь в здоровый, исцеляющий сон, он испытал противоречивое впечатление, увидев своего друга в полевой броне. – Разве люди теперь отправляют на войну и композиторов?
Глава 30
Потом он заснул. Ему снилось, что их машина была дважды атакована на обратном пути в региональный штаб Узора. Ему снился Уилл Дьюлак, в яростной схватке вместе с другими солдатами, командующий все новыми контратаками. Каждый толчок или громкий звук перерастал для него в неприятное ночное видение, смягчаемое только процедурами на медицинской койке. Пока он спал, по прозрачным трубкам, напоминавшим какое-то выпотрошенное фантастическое животное, шла энергия, восстанавливавшая и возобновлявшая его телесные силы.
Где-то как будто далеко, сквозь лекарственный туман, ему слышался собственный голос.
– Я думал, что вы не приемлете все это, что вы всегда выступали против участия в сопротивлении Амплитуру. Вы всегда говорили, что хотите быть цивилизованными, как другие народы Узора, что больше всего хотите, чтобы ваш народ не участвовал в схватке.
– Да. Я все это говорил. Но в конце концов и я не выдержал. – Уилл улыбнулся этой странной людской улыбкой. – Говоря так, я как бы разрывался на части, так что я не мог работать, сочинять музыку, едва мог думать.
– Что же случилось? – спросил какой-то бесплотный голос, который при этом был его собственным.
– С’ван попросил меня сочинить земную музыку на образы, записанные во время битвы на Васарихе. Я ответил, что не думаю, что смогу, но постараюсь. – Он помолчал. – Оказалось, что это было для меня самое легкое, менее всего напряженное сочинение за всю мою жизнь. Музыка наплывала сама, с полной оркестровкой. Почти не требовалось поправок. Я послал ее моему агенту, и на Земле был огромный успех. Люди до сих пор напевают основную тему.
– Я стал продолжать писать в том же духе. Это было легко. Я закончил шестичастную симфонию за час с небольшим. Говорили о Пулитцеровской премии, но я больше не обращал на это внимания. Я хотел работать и дальше в этом смысле, и решил, что должен сам что-то пережить, а не просто сидеть дома и смотреть записи. Быть правдивым в своей работе, писать о том, что знаешь, рисовать то, что видишь, выражать в музыке то, что чувствуешь. Поэтому я решился. И меня продолжали прославлять. Я не просил об этом. Но знаете, у меня это получается. В детстве мой дедушка часто брал меня с собой на охоту на болота. Если не говорить о технологии, это не так ново, как мне казалось. Ведь борьба остается не людской. Организация атаки не так уж отличается от построения симфонии. Вы оркеструете ваши силы и планируете стратегию. Не знаю, как сказать. Это лучше почувствовать. И все внутренние конфликты, вся неопределенность теперь ушла. Тело и ум сражаются, но в душе – мир. Может быть, это и есть человеческое бытие. Знаете, споры об этом бесконечны.
– Я не знал, – с трудом прошептал Кальдак.
– Понятно. Вы ведь долго пробыли здесь, на Кантарии. Я больше не знаю смятения, старина. Я здесь, чтобы сражаться и чтобы музыкально интерпретировать этот конфликт. Это теперь нераздельно. Я знаю много других художников, чувствующих то же самое. Все больше людей приходят сейчас к тому же. В этом есть что-то легкое и естественное. Может быть, биологическое. Что-то происходит с человеком на войне, заставляющее его живее чувствовать и больше понимать, чем в другое время. Если бы вы сказали мне, где сейчас Яруселка, то я уверен…
– Погибла. Больше года назад.
Уилл долго молчал.
– Простите, я не знал.
– Здесь, в этом мире, – пробормотал Кальдак. – Я не мог ее спасти, не мог ничего поделать, мог только смотреть.
Наступила долгая тишина, потом Уилл опять заговорил.
– Если вы не возражаете, я мог бы сочинить небольшую мемориальную вещь в ее честь. Я мог бы использовать массудские тональности, чтобы это было вам более приемлемо.
Люди говорят о своих умерших с воодушевлением, тогда как другие расы – исключительно о живых, это Кальдак знал. Они пишут картины, рассказы, музыку, делают скульптуры о смерти. Это болезненная аффектация, неизвестная народам Узора. Зачем писать о мертвых, если можно о живых? Но эти особенности людей спасли его жизнь.
Один сон сменился другим. Снова Уилл говорил успокаивающе:
– Сейчас мы вне опасности. Пересекаем юго-западный массив. Скоро будем на центральной базе. Там в госпитале для вас зарезервирована именная койка.
Кальдак видел, что его друг окружен фигурками поменьше и разговаривает с ними на непонятном языке. Вот он оглянулся и настроил свой транслятор на массудский.
– Это – кантарийцы. После того, как мы спасли их деревню, некоторые из них решили идти с нами. Хотели помогать. Мне говорили, что это было что-то вроде прорыва. Знаете, Кальдак, если бы не вы, мы все также дрались бы между собой, вместо того, чтобы помогать вам. Кальдак оказался в состоянии повернуть голову и увидел, как маленькие аборигены жмутся к более высокому и крупному человеку. Они были приблизительно того же размера, что гивистамы или лепары. Странно было смотреть, как они толпились вокруг Уилла, который улыбался им сверху вниз, и разговаривали с ним эльфийскими голосами, покуда человек не отослал их. Они почти боготворили его.
«Но ведь так же нельзя, – подумал он. – Разумные существа должны уважать друг друга, как равных».