– Но ведь это ты не можешь найти своих людей, Давид, – напомнил уголовнику Веснин. – Ты, а не я. Прислушайся к своим гребаным инстинктам и сделай, черт бы тебя побрал, правильный выбор. В последний раз предлагаю.
– Ты мне угрожаешь?
– Теперь – да.
Грыгадзе сделал еще шаг. Он дышал в лицо Сергею, а пузом терся о ветровку. Массивный. Сильный. Злой. Вот-вот ударит.
– А подумал ты хорошо?
– Я – отлично, а ты?
– Я тоже.
– В себе уверен?
– Абсолютно.
– Проверим?
– Проверим.
– В таком случае, держись, Давид.
Назад ходу нет. Ни для кого.
«Дурак ты, парень. В Москве законы волчьи: пока ты жив, ты чего-то стоишь, а за мертвого мстить никто не будет. Какими бы крутыми твои дружки ни были…»
Грыгадзе хотел ударить, и тем самым дать сигнал своим людям врезать наглому щенку, но вдруг с ужасом понял, что не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Не способен ничего сказать. Даже всхлипнуть. Он мог лишь стоять, бессильно наблюдая за матерым щенком. Только думать мог. Но мысли, поначалу ясные, вдруг поскакали перепуганными зайцами, метнувшись прочь от непонимания происходящего.
– Большая ошибка, Давид.
Ответить Грыгадзе не мог.
– Хочешь посмотреть на своих мальчиков?
Повинуясь неслышному приказу Сергея, телохранители Давида встали перед хозяином, вытащили пистолеты, накрутили на них глушители и навели друг на друга. Из их глаз текли слезы.
– Я знаю несколько фокусов, – объяснил Грыгадзе Веснин. – И так силен, что могу проломить даже инстинкт самосохранения.
Хлопки раздались одновременно. Мордовороты упали.
– Кстати, я тебе соврал: посланных тобой ублюдков я шлепнул сам, без друзей. – Сергей нехорошо улыбнулся: – Теперь разберемся с тобой.
Грыгадзе судорожно вздохнул. Дышать-то ему никто не запрещал.
– Ты будешь говорить правду и только правду, как в американском кино. Я думаю, тебя наняла Мария Крестовская, моя… мама. Это так? Отвечай.
– Да, – подтвердил Давид. – Это так.
– Хорошо, – после паузы произнес Веснин. – Ну, в смысле, плохо, конечно, все-таки маму жалко, но хорошо, что ты не врешь. Как ты должен отчитаться о проделанной работе?
– Она назвала номер телефона.
– Звони.
Грыгадзе извлек из кармана телефон – как же ему хотелось вытащить пистолет! – и набрал номер:
«Кричи! Вопи! Рассказывай правду!»
Нет, нет, нет. Не получается сказать ничего лишнего. Слова не выходят, не складываются, мольбы о помощи не услышаны. В трубку летит только то, что приказал щенок. Жалкий на вид и такой страшный щенок.
– Это я, Давид. Все в порядке. Завтра я позвоню на этот номер и скажу, как мы рассчитаемся.
– Молодец, – похвалил уголовника Сергей. – Теперь подними с земли пистолеты. Сначала один, потом другой.
Веснину доводилось убивать. Давным-давно, еще в Афгане. Полученная на той войне закалка здорово помогла ему в девяностых. Однако главную черту – убивать только на войне – Сергей до сегодняшнего дня не переходил. И вот теперь, готовясь отправить на тот свет шестого за день человека, Веснин неожиданно понял, что закостенел. Что благодаря своему впечатляющему превосходству поставил смерти на поток, превратил в конвейер, в рутину. Одним больше, одним меньше… свидетелей оставлять нельзя… Сергей не упивался своим положением, не щелкал «жалких людишек», ему было просто все равно.
«Это неправильно! Да, они убийцы, воры и насильники, но я-то – человек! Я должен от них отличаться!»
А в следующий миг подумал, что для его замысла «все равно» – лучшее, что только можно пожелать. Ибо при любом другом отношении операция может сорваться.
Тем временем Давид оставил отпечатки на одном пистолете, бросил его, поднял второй и теперь мялся, держа оружие в руке и не в силах направить его на врага. Мялся и плакал, дожидаясь, пока задумавшийся Веснин не обратит на него внимание.
– Грыгадзе! Я едва не забыл о тебе, хренов уголовник! – Сергей потер себе переносицу, словно пытаясь выдавить из головы дурацкие сомнения. – Ну-ка вложи ствол себе в рот…
* * *
Если бы не обстоятельства, нынешний контракт стал бы настоящей жемчужиной в коллекции Пандоры. Его извращенная красота доставила бы «резчику» незабываемое, изысканное удовольствие, сравнимое разве что… Нет, ни с чем не сравнимое. Все меркло на фоне чувственного блаженства, получаемого «резчиком» в момент работы с «искрой». В момент, когда он становится Богом.
Но в этот раз…
В этот раз было нечто, мешающее Пандоре сполна насладиться предстоящей операцией. Не опасная близость к Подстанции, в которой, как паук в сотканной им паутине, сидел ненавидящий ее Карбид, нет. Повышенный риск лишь добавлял остроты ощущений, обжигающим перцем ложась на далеко не пресное блюдо. Опасность вдохновляет, будоражит и совсем не мешает получать удовольствие от работы. А вот давление раздражает.
Умом Пандора понимала, что выторговала себе весьма неплохие условия: один к трем, это серьезно. Однако с эмоциями ничего не могла поделать – злилась. На себя. На них. На Карбида.
А злость мешает наслаждаться. Превращает острое в пресное. И тогда в голову лезут неприятные мысли…
Мартин Издерас являл собой один из классических архетипов российского предпринимателя, выросшего в девяностые годы. О его прошлом, то есть о том, чем Издерас занимался до распада Советского Союза, говорили скороговоркой, словно намекая, что там не было ничего интересного. Родился, учился, вырос, поступил в институт. Был октябренком, пионером, комсомольцем и даже успел вступить в КПСС. На первый взгляд – ничего особенного. Если бы не одна деталь: поступил Мартин не куда-нибудь, а в МГИМО, один из самых закрытых советских институтов, готовящий кадры для Министерства иностранных дел и… разведки, разумеется. «Чужих» в это заведение брали неохотно, а поскольку похвастаться высокопоставленными родственниками Издерас не мог – родители Издераса жили под Оренбургом, куда их во время войны сослали с Поволжья, – то в этой маленькой детали его биографии таилась масса загадочного. Ну, если забыть об уме Мартина и его врожденном таланте к изучению языков. Из института Мартин вышел, прекрасно говоря на английском, французском и португальском языках, и сразу же отправился в Африку. С этого момента жизнь Издераса, судя по всему, стала еще более насыщенной, а вот правдивая информация о ней исчезла вовсе. По одной версии, распад Союза Мартин встретил в звании капитана военной разведки, по другой – майора КГБ, по третьей, официальной, – будучи обыкновенным журналистом ТАСС. Как бы там ни было, в девяносто третьем году Издерас оставил журналистику и основал небольшую транспортную компанию, самолеты которой летали по всему Черному континенту. И перевозили весьма специфические грузы.