— Некоторые уже поняли кое-что. Однако необходимо постановление Королевского совета, где будет сказано, что он такое.
Я чуть не споткнулась.
— Что значит — что он такое? — воскликнула я. — Он не «что»! Он такой же дампир, как все.
— Знаю, но решаем тут не мы.
— Ты прав, извини, — проворчала я. Какой смысл казнить вестника? — Ну, надеюсь, они оторвут свои задницы от кресел и не станут затягивать с этим постановлением.
За этим последовало весьма выразительное молчание.
— Что? — Я бросила на Майкла взволнованный взгляд. — О чем ты недоговариваешь?
— Ходят слухи, будто сейчас Совет занят обсуждением чего-то гораздо более важного.
Меня снова охватила злость. Что на свете может быть важнее судьбы Дмитрия?
«Успокойся, Роза. Сосредоточься. Не позволяй тьме завладеть собой, от этого будет только хуже».
Я всегда старалась обуздывать себя, но сейчас была слишком взволнована.
Мы дошли до здания, где находилась тюрьма, и начали подниматься по лестнице. Перепрыгивая через две ступеньки, я вернулась к первоначальной теме.
— И что толку, если его охрану уменьшили? Те, которые остались, наверняка знают, что меня пускать не велено.
— В этой смене в приемной дежурит мой друг. Он скажет стражам, которые охраняют камеру, что тебе разрешили свидание.
Майкл хотел открыть дверь, но я потянула его за руку.
— Почему ты делаешь это для меня? Может, для моройского Совета Дмитрий не имеет особого значения, но стражи относятся к этому иначе. У тебя могут быть большие неприятности.
— Неужели тебе нужно об этом спрашивать? — Он горько улыбнулся мне.
— Нет, — подумав, ответила я.
— Когда я потерял Соню… — Майкл на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл их, его взгляд, казалось, был устремлен в прошлое. — Когда я потерял ее, мне хотелось умереть. Она была очень славной женщиной и стала стригоем от отчаяния. Просто не видела другого способа спастись от воздействия стихии духа. Я отдал бы что угодно — все на свете — за то, чтобы помочь ей, чтобы вернуть наши прежние отношения. Не знаю, возможно ли это для нас, но для тебя такая возможность существует, прямо сейчас. Я не могу допустить, чтобы ты лишилась ее.
С этими словами он ввел меня внутрь. Парень в приемной, как и говорил Майкл, связался со стражами около камер и сказал, что к Дмитрию пришел посетитель. При этом он сильно нервничал, что, конечно, вполне объяснимо, тем не менее согласился помочь.
«Просто потрясающе, — подумала я, — что друг может сделать для друга».
За последние две недели я получила тому немало доказательств.
Как и Лиссу, вниз меня сопровождали два стража. Я узнала их, поскольку видела ее глазами; они, казалось, сильно удивились при виде меня. Может, слышали, как решительно Дмитрий отказывался встречаться со мной? Однако в их глазах ситуация выглядела так, что кто-то достаточно влиятельный потворствует моему желанию оказаться здесь. А в этом случае какие у них могут быть вопросы?
Майкл последовал за нами по лестнице. Я почувствовала, как заколотилось сердце. Дмитрий. Я вот-вот увижусь с ним. Что я скажу ему? Что сделаю? Это было невозможно представить. Приходилось все время мысленно одергивать себя, чтобы сохранять трезвый рассудок.
Оказавшись в коридоре, я увидела двух охранников перед камерой Дмитрия, еще одного в дальнем конце и двоих у двери, через которую мы вошли. Я остановилась, с чувством неловкости осознав, что говорить нам придется при посторонних. Однако повышенные меры безопасности не оставляли нам выбора.
— Могу я поговорить с ним наедине? — на всякий случай все же спросила я.
— Приказ сверху. — Один из моих сопровождающих покачал головой. — Два стража все время должны находиться рядом с камерой.
— Она сама страж, — заметил Майкл. — И я тоже. Оставьте нас одних, а прочие пусть подождут у двери.
Я бросила на Майкла благодарный взгляд. Если только он будет рядом, это ничего. Остальные, решив, что нам ничто не угрожает, отошли — нельзя было сказать, что мы остались с Дмитрием наедине, но оттуда они ничего не услышат.
Когда мы с Майклом подошли к камере и остановились перед ней, мое сердце чуть не выскочило из груди. Как и при появлении Лиссы, Дмитрий сидел на постели, поджав под себя ноги, спиной к нам.
Слова застряли в горле, ни одной вразумительной мысли в голове не осталось. Как будто я начисто забыла причину, по которой оказалась здесь.
— Дмитрий, — наконец выговорила я, но горло перехватило, и получилось не очень разборчиво.
Спина Дмитрия внезапно напряглась, однако он не повернулся.
— Дмитрий, — повторила я, на этот раз более отчетливо. — Это… я.
Это говорить было необязательно — он еще с первой моей попытки понял, кто здесь. Наверное, он узнал бы мой голос в любой ситуации; может, даже звук моего дыхания и сердцебиения. Дожидаясь ответа, я почти перестала дышать. Увы.
— Нет.
— Что нет? — спросила я. — В смысле — нет, это не я?
Он огорченно вздохнул, почти как раньше, когда в процессе наших тренировок я делала что-нибудь особенно нелепое.
— Нет, в смысле, что я не хочу тебя видеть. — Его голос был полон напряжения. — Тебя не должны были пускать сюда.
— Да. Но я нашла обходной путь.
— Ясное дело, нашла.
Он по-прежнему сидел спиной ко мне, и это было мучительно. Я взглянула на Майкла, и тот, подбадривая, кивнул мне. Наверное, следовало радоваться, что Дмитрий вообще разговаривает со мной.
— Я должна была увидеться с тобой. Должна была выяснить, в порядке ли ты.
— Уверен, Лисса уже рассказала тебе.
— Я должна была увидеть собственными глазами.
— Ну, теперь ты видишь.
— Пока я вижу только твою спину.
Это сводило с ума, и все же каждое произносимое им слово воспринималось как подарок. Казалось, прошла тысяча лет с тех пор, как я слышала его голос. Как и прежде, у меня возник вопрос: как я могла подумать, что Дмитрий в Сибири и этот — один и тот же человек? Его голос звучал так же, как когда он был стригоем, но тогда он вызывал ощущение холодного озноба. Сейчас же в нем чувствовались теплота и мягкость — пусть даже он говорил такие ужасные вещи.
— Я не хочу, чтобы ты приходила сюда, — решительно заявил Дмитрий. — Не хочу встречаться с тобой.
Я лихорадочно обдумывала, как поступить. Дмитрий по-прежнему излучал чувство угнетенности и безнадежности. Лисса пыталась рассеять его с помощью доброты и сочувствия, и ей удавалось пробиться сквозь его защиту, хотя в огромной степени потому, что он считал ее своей спасительницей. Я могла прибегнуть к схожей тактике, могла быть мягкой, исполненной любви и желания поддержать его, причем не кривя душой. Я действительно любила его и очень сильно хотела ему помочь. Тем не менее сомневаюсь, что подобные методы сработали бы и в моем случае. Роза Хэзевей прославилась не благодаря мягкому подходу… ну, по крайней мере, не только этим. Я решила сыграть на его чувстве долга.