Схемы эти часто снились мальчику — его сны были чёрно-белыми, сделанными из шершавой плотной бумаги и тончайших, изысканно-бледных линий карандаша.
Лонси учился хорошо, даже отлично; гордиться им родители могли не так часто, как хотели, но в школьные времена стыдиться за сына им не приходилось ни разу. До сих пор жив в памяти сладкий ужас, тоже связанный с большой залой и родительскими чертёжными досками, но уже времён поступления в университет. Трудно было предположить, что те месяцы запомнятся как лучшие в жизни… Сходя с ума от волнения, Лонси готовил экзаменационную работу. По глупости и из тщеславия он выбрал самый сложный проект из предложенных абитуриентам и к концу недельной подготовки понял, что реализация его займёт не меньше двадцати часов. Достойно представить комиссии схему после двадцатичасового непрерывного труда он не сможет, а значит…
Страх провалиться на экзамене был сильнее любого другого страха. Вечером Лонсирем подошёл к матери и попросил разрешения поработать за её доской.
Два дня по десять часов работы: прекраснейшая из прожитых радостей. Трепетная гордость в глазах матери, добрая печаль отца, обиженного тем, что сын потянулся не к его месту. Они ходили по дому тихо как мышки и старались — мастера из мастеров — даже скользом не заглядывать в схему, которую творил сын: учёный и равный.
Лонси поступил с лучшим результатом на курсе. Позже он понял, что родители, не умевшие любить ребёнка, очень долго и терпеливо ждали, когда же можно станет уважать взрослого, а дождавшись, сделались счастливы.
Но магия недобра.
Сила мага не возрастает вместе с его искусством.
Лонси был лучшим до третьего года, когда закончилось большинство теоретических предметов и главенствующее положение заняла практика. Ещё долго он втихомолку считал себя лучшим и первым, таковым уже не являясь: слишком страшно было признать настоящее положение вещей. Но без конца так продолжаться не могло; перелом случился в конце третьего года, когда сдавался последний теоретический предмет, самый сложный — теория трансуровневого взаимодействия.
Вплоть до низших уровней Пятой все магии изучены от и до, создать принципиально новые схемы внутри одной магии практически невозможно. Большинству никогда и не потребуются заклинания сверх тех, что есть в справочниках, но высшее образование обязывает. Каждый маг должен знать и уметь — даже если не может.
Новые схемы создаются на стыке двух и более магий. Лонси был в выгодном положении: медицинская магия располагается в сплетении Второй и Третьей, и хотя мать никогда не стала бы ему помогать, Лонси вполне мог рассчитывать на её консультации.
…Он стоял в коридоре, прислонившись к стене, и в сотый раз перечитывал конспект, ничего вокруг не видя и не слыша. Лонси умел сосредотачиваться, к тому же душа его была спокойна: по теортрансу он уверенно намеревался получить высший балл.
В конце коридора показался Оджер Мерау.
Оджер был омерзительно жирный и какой-то грязный. Лонси, сын медика, полагал, что у Мерау проблемы с обменом веществ: тот вёл весьма активный образ жизни, обладал большой физической силой, но всё равно выглядел дряблым. К тому же Оджер всё время сильно потел. Ему определённо стоило бы обратиться к врачу.
Впрочем, Мерау ничто не волновало. День был летний, жаркий, и по коридору университета, демонстрируя глубочайшее презрение к древним стенам, Оджер шагал, распахнув мантию на груди. Рубашки под ней не было, круглый мягкий живот гнусно подрагивал над ремнём.
Мерау пропустил две трети семестра. Поговаривали, что в конце зимы он нанялся боевым магом в караван и пересёк с купцами горы, направляясь в Уарру: там Мерау изучал заклинания, запрещённые в Аллендоре. Слухи Лонси волновали мало; он только знал, что к экзамену Мерау не готов. Оджер был необыкновенно наглым и мерзким типом, и провала его Лонси ждал с удовольствием.
Он усмехнулся, снова углубляясь в записи, и не заметил, что Оджер остановился перед ним.
— Чего, — тяжело отдуваясь, осведомился грубиян, — теортранс зубрим?
Лонси поднял полупрезрительный взгляд и мягко, сквозь зубы произнёс:
— Что-то вроде.
От Мерау воняло.
— Кто принимает? Каллертау?
— Деливи.
— А, дедок? — пренебрежительно осклабился Оджер и внезапно хозяйским жестом взялся за край тетради. — Дай-ка сюда.
— Что?..
— Верну! — глумливо пообещал Мерау и выдернул конспект из рук Лонси. Оценив выражение лица жертвы, Оджер басисто расхохотался, тряся животом — прыгал глубокий пуп — небольно ткнул Лонси пальцем в лоб и зашагал к дверям аудитории. Открыв рот, Кеви провожал его беспомощным взглядом. Мерау был на голову выше и весил вдвое больше. Кроме того, он, если слухи не врали, владел боевой магией…
Долго потом Лонси видел в кошмарах его омерзительный пуп.
Магистр Деливи, принимавший тот экзамен, был человек необычайной памятливости: он помнил в лицо и по именам, кажется, всех студентов, что когда-либо его слушали. Спустя несколько лет Лонси, уже работавший в салоне, встретил его во время прогулки по королевскому парку. Добродушный магистр пригласил неудачливого, но отменно воспитанного студента присоединиться, и некоторое время Лонси безропотно развлекал старика, кивая в ответ на его сентенции.
Деливи увлёкся собственными речами, а Лонси, томимый скукой, посматривал по сторонам, и потому заметил, как по соседней дорожке одинаково быстрым шагом пролетели, не видя окружающих, государственный суперманипулятор Инкелер Маджарт и жирный хам Оджер Мерау… Увлёкшись беседой, они до неприличия повышали голоса, и Лонси расслышал:
— Теперешний потолок высоты позволяет пересекать Лациаты только в двух местах, и это сопряжено с огромным риском, — говорил суперманипулятор, на лету сшибая тростью головки цветов. — Новая модель должна иметь возможность пересечь горы на любой широте.
— Одно дело, если атомник должен пересечь горы, сесть на полосу возле Кестис Неггела, а там получить дозаправку и, возможно, ремонт. И совсем другое, согласитесь, если он должен пересечь горы, сбросить бомбы и вернуться без посадки!..
— Господин Мерау, о чём вы?! — довольно фальшиво возмутился суперманипулятор.
— Бросьте шутовство, господин Маджарт, об этом знают все, и уаррцы в том числе… Что говорит принцесса?..
Они унеслись. Лонси понял, что стоит на месте как вкопанный, а магистр разглядывает его со снисходительной усмешкой.
— Как это возможно? — прошептал Лонси.
Деливи улыбнулся.
— Лонсирем, вы учились с этим молодым человеком на одном курсе? Гордитесь. Сейчас мы видели, полагаю, сразу двух государственных суперманипуляторов, настоящего и будущего.
Лонсирем стиснул зубы.
Мерау работал в тяжёлой промышленности. Он делал то, что было не по силам даже отцу Лонси.
Он делал сердца для атомников.