Магия в крови - читать онлайн книгу. Автор: Илья Новак cтр.№ 85

— Ты проклят... — плеснулось озеро.

Чудовищный голос стих вместе с грохотом потока, на миг наступила тишина, а потом водопад молвил:

— Проклят.

Зрачки Чермора расширились, вместив в себя весь мир. Чар попятился; темно-зеленая воронка над его головой качнулась, стала черной, разрослась, вытянулась вширь и в высоту, вскипела; далеко вверху вдоль склонов Горы Мира по кругу из земли выросла стена цветом чернее ночи, поднялась до небес и покатилась, расширяясь, во все стороны, пересекла остров и поползла через океан.

— Ты проклят, — стукнули камни вокруг.

По изумрудной воде вокруг Кузнеца разошлось темное облако, и он поплыл, качаясь, прочь от берега.

Тело затянуло под водопад. Изумрудное сияние, вспыхнув, пошло рябью, все быстрее и быстрее. Пятнышки черноты и блеска заскользили по камням.

— Проклят, — проскрипели далекие своды.

Некрос поглядел на свои руки. Когда смертные черви покинули его, из запястий, прорывая кожу, поползли другие — живые; настоящие трупные черви шевелились в его кистях, плечах, груди, по всему его телу.

Пространство заполнилось скачущими шариками мрака и света. Некрос закричал, повернулся и увидел Риджи Ана, входящую в воды озера.

Водопад исчез. Еще несколько мгновений поток воды опускался, лишившись своей верхней части, будто колонна из аквамаринового хрусталя погружалась в озеро, раздробляясь круговым валом белоснежных осколков-брызг, — а затем пропал.

— ТЫ ПРОКЛЯТ, — проскрежетала Гора Мира.

Слова эти незримым молотом ударили по рассудку Некроса, и чар ощутил, как череп его сзади рассекла трещина, и что-то выпало из нее — нечто крошечное, но неизмеримо важное покинуло чара; огонек, еще слабо тлеющий в глубинах его души, полыхнув на прощание, угас; черные пятна, стремительно разрастаясь, слились в одно сплошное пятно — и коростой омертвения покрыли душу Чермора.

Некрос, сделав шаг, обнял Риджи. Она прижалась к нему, чар сдавил ее плечи, глядя на свои кисти, шевелящиеся десятками мягких тел, ощущая движение в своей плоти, в груди; ступнях, паху, шее, голове — не призрачное движение смертных волокон, но настоящее; прижал к себе так крепко, как только мог сделать это руками, в которых не осталось живых мышц, связок и сухожилий.

— Навсегда вместе, — прошипел он тысячей червивых голосов.

Их тела начали сливаться. Лицо, грудь, живот и ноги Риджи Ана погрузились в содрогающуюся плоть Некроса Чермора. Мгновение в скачущем под сводами безумном рябом свете виднелась странная, будто распухшая от трупных газов, с необычайно широкой головой фигура, а затем шелестом своей листвы, стуком своих камней, плеском своей воды, рыком своих зверей, голосами своих людей Мир Аквадора сказал:

— ПРОКЛЯТ.

Мир содрогнулся, и со стоном, пронзившим весь остров, толщи камня внутри Горы сдвинулись вниз, погребя под собой пещеру.

Какое-то время доброму мастеру казалось, что он обезумел — первый раз подобное ощущение посетило его, когда он лишился руки. Тогда Норавейник не был разорен, трансформации подверглось тело самого Бьёрика. Сейчас, если учесть все произошедшее, он отделался легким испугом — лишь царапины да кровоподтеки, — но окружающее изменилось настолько, что казалось нереальным.

Прожив в Форе всего несколько лет, он полагал, что хорошо помнит туннели Норавейника, его просторный верхний зал со сводами в узоре стропил, обрешетин и мостков, мастерские и жилые норы, гуляющее по городу эхо от работающих станков, гуденье печей и голоса карл. Если бы после долгого отсутствия он попал сюда в обычное, мирное время, возможно, все так и было бы. Но сейчас Норавейник превратился в подземную преисподнюю.

Добрый мастер шел почти вслепую, качаясь, размахивая рукой. Если учесть размеры подземного города, уходящие от него в разные стороны многочисленные норы, земляные мешки, штольни и заброшенные выработки, то взгляду Бьёрика — и когда он спускался вместе с остальными после падения ковчега, и сейчас, когда поднимался, — взгляду его открылась не такая уж и значительная часть Норавейника. Однако именно эта часть подверглась наибольшему разрушению. Именно здесь лежало больше всего тел.

Когда все закончилось, после схватки в норе мудрого мастера, Бьёрик впал в забытье и не приходил в себя очень долго. Он очнулся на досках посреди кожевенной мастерской, пострадавшей меньше, чем большинство окружающих помещений. Кто-то положил его здесь — скорее всего Доктус Савар, ведь Бьёрик был накрыт его курткой.

Мастерская пустовала; оставшиеся в живых разгребали завалы, переносили ближе к поверхности и лечили раненых, пытались спасти умирающих. Мастер нашел бочонок с водой, сунул в него голову и долго пил.

Скорее всего про то, что он здесь, никто не помнит. Увидев, что он не ранен, мастера оставили на досках и после в суматохе забыли про него. Бьёрик направился вверх, туда, откуда доносились голоса. Еще некоторое время после пробуждения голову его заполнял будто бы липкий жирный клей, и даже холодная вода из бочонка не помогла: гномороб хмурился, моргал, тер глаза, хлопал себя по щекам — и никак не мог окончательно проснуться. Но чуть позже, когда он уже шел по коридору, перед глазами вдруг встала картина того, что он видел вчера: нора мудрого мастера Драмана, сам Драман и комната детей — туда мастер заглянул перед тем, как впасть в забытье.

И вот теперь он брел, качаясь, будто пьяный, едва видя происходящее. Карлы, все чаше появлявшиеся вокруг, не обращали внимания на одинокую фигурку, они были слишком заняты работой и собственными горестями. Иногда Бьёрик вдруг поворачивал, обходя столб пустого воздуха: в том мире, по которому он шел сейчас, в мире, существовавшем больше в его раненом, сочащемся кровью сознании, чем наяву, на полу в этих местах под падающими с потолка колоннами призрачного света лежали истерзанные тела детей из комнаты в норе Драмана.

Он шел, а вокруг постепенно делалось светлее. Стоны, крики раненых, голоса, стук камней — все это становилось громче. И вместе со светом, который начал проникать в построенный сознанием Бьёрика мирок кошмара и разгонять его мертвую тишь, вместе с голосами и другими звуками, в сознании его зарождалась ярость.

Купол, составляющий часть холма, был проломлен; из него, словно глупая морда огромной рыбины, заглянувшей в кокон водяного паучка, да так и застрявшей там, выпячивался нос ковчега. Остатки проломленных стропил и мостков свисали вокруг, но большинство валялись на земляном полу. Несколько подпирающих купол массивных столбов опрокинулись, остальные покосились. Все озарял проникающий сверху дневной свет; между столбами, накрытые полосками теней от балок и стропил, лежали раненые. Над ними сидели карлы; от одного тела к другому переходили трое лекарей — все, кто остались живы. Один из них ковылял, опираясь на кривой, впопыхах сделанный костыль. Край опавшей емкости, все еще опутанный канатами, свешивался между стропил, будто сморщенный серый язык.