Титус Гроан - читать онлайн книгу. Автор: Мервин Пик cтр.№ 48

Прюнскваллор, когда силы его и способность управлять своим телом восстановились в достаточной мере, занялся, наконец, коньяком – он смаковал его самым изысканным образом, однако Стирпайк не без удивленья заметил, что рюмка Доктора опустела быстро.

И похоже, коньяк оказал на Доктора самое что ни на есть благотворное действие. Он вновь наставил на юношу пристальный взгляд.

– Вы меня определенно заинтриговали, юный господин Стирпайк, – сказал он, – по меньшей мере это я просто обязан признать. О да, так далеко я зайти могу, ха-ха-ха! Вы заинтриговали меня или, скорее, на приятный манер раздразнили. Но является ли желательным для меня, чтобы вы слонялись по моему дому: это, как вы, с вашим огромным умом, несомненно, понимаете – вопрос совершенно иной.

– Слоняться я не собираюсь, сударь. Это одно из тех занятий, которым я не предаюсь никогда.

Голос Фуксии медленно пересек комнату.

– По моей комнате ты слонялся, – сказала она. И наклонившись вперед, Фуксия почти с мольбой взглянула на Доктора. – Он залез в нее, – сказала она. – Он ловкий. – Фуксия откинулась в кресле. – Я устала; а он видел мою комнату, которой никто до него не видел, и это меня мучает. Ах, доктор Прюн. – Пауза. – Он залез в нее по стене, – повторила она.

– Мне некуда было податься, – сказал Стирпайк. – Я ведь не знал, что это ваша комната. Да и откуда мне было знать? Простите меня, ваша светлость.

Фуксия не ответила.

Прюнскваллор переводил взгляд с девочки на юношу и обратно.

– Ага! ага! Примите немного этого порошка, Фуксия, дорогая, – сказал он, подвигая к девочке картонную коробочку. Сняв с нее крышку он всыпал малую часть порошка в стакан Фуксии и плеснул туда бузинного вина. – Вы не ощутите никакого привкуса, дорогая моя девочка, но отхлебните и вы почувствуете себя сильной, как горный тигр, ха-ха! Госпожа Шлакк, возьмите эту коробочку с собой. Четыре раза в день, с любым питьем, какое предпочитает наше дорогое дитя. Вкуса порошок не имеет. Совершенно безвреден, но действует безотказно. Не забудете, драгоценнейшая моя, нет? Ей требуется кое-что, и вот это кое-что – то самое, какое ей требуется, ха-ха-ха! то самое кое-что.

Нянюшка приняла из его рук коробочку, надписанную: «Фуксия. По чайной ложке 4 раза в день».

– Так вы, юный господин Стирпайк, – произнес Доктор, – для того и хотели увидеть меня – для того, чтобы смело вступить в мое логово и растопить мое сердце, дабы оно, подобно свечному салу, растеклось по каминному коврику?

– Именно так, сударь, – сказал Стирпайк. – Я попросил у леди Фуксии разрешения проводить ее сюда. Я сказал ей: «Позвольте мне лишь увидеться с Доктором и объяснить ему мои обстоятельства, и я уверен, что произведу на него впечатление».

Вновь наступило молчание. Погодя Стирпайк прибавил доверительным тоном:

– В наименее честолюбивые мои мгновения, сударь, я вижу себя ученым-исследователем, а в мгновения еще менее честолюбивые – фармацевтом.

– А многое ли известно вам о химических веществах, если я вправе задать подобный вопрос?

– Под вашим начальным руководством знания мои разовьются так скоро, как вы того захотите, – сказал Стирпайк.

– Вы умный маленький монстр, – сообщил Доктор, опрокинув в себя еще рюмку коньяку и со стуком поставив ее на стол. – Дьявольски умный маленький монстр.

– Я надеялся, что вы это поймете, Доктор, – сказал Стирпайк. – Но разве в каждом честолюбивом человеке не присутствует нечто монструозное? К примеру, в вас, сударь, если вы простите мне такие слова, также таится маленький монстр.

– И однако же, бедный мой юноша, – сказал Прюнскваллор, принимаясь расхаживать по комнате, – в моей анатомии, сколь бы монструозной она вам ни казалась, ха-ха-ха! нет и малейшей молекулы честолюбия.

В смехе Доктора уже не было непринужденности, неуправляемости, которым он обыкновенно отличался.

– Но, сударь, – сказал Стирпайк, – но ведь была же.

– Что вас заставляет так думать?

– Эта комната. Изысканность вашей обстановки, книги в телячьей коже, хрусталь, ваша скрипка. Не обладая честолюбием, вы не собрали бы здесь все эти вещи.

– Это не честолюбие, бедный мой, запутавшийся юноша, – сказал Доктор, – это союз двух явлений, некогда несовместных, ха-ха-ха! – хорошего вкуса и наследственного дохода.

– Не является ли хороший вкус качеством хоть и дорогостоящим, но таким, которое можно в себе развить?

– О да, – сказал Доктор. – О да. Задатки хорошего вкуса присущи всякому человеку, и обнаружив их в себе, ха-ха! – после некоторого самозондирования, человек получает, как вы отметили, возможность их развивать.

– С усердной сосредоточенностью и прилежанием, разумеется?

– Разумеется, разумеется, – улыбаясь, ответил Доктор с некоей ноткой в голосе, указывающей, что лишь обычная вежливость заставляет его продолжать этот разговор.

– Но разве подобное прилежание не есть то же честолюбие? Честолюбивая потребность усовершенствовать свой вкус. Вот что я имею в виду, говоря «честолюбие», Доктор, и я уверен – оно в вас присутствует. Я не имею в виду стремление к успеху, ибо «успех» слово бессмысленное – люди преуспевшие, как мне доводилось слышать, зачастую числят себя чистой воды неудачниками.

– Да, вы меня заинтересовали, – сказал Прюнскваллор. – Но я хотел бы поговорить с леди Фуксией наедине. Боюсь, мы уделяем ей слишком мало внимания. Мы забросили ее. Она осталась совсем одна в своей персональной пустыне. Вы только взгляните на нее.

Фуксия, закрыв глаза и откинувшись на спинку, с ногами сидела в кресле.

– Не будете ли вы столь чрезвычайно любезны покинуть комнату на время нашего с ней разговора? В прихожей есть кресло, молодой господин Стирпайк. Спасибо, мой милый юноша. Это будет широкий жест.

Стирпайк мгновенно исчез, прихватив с собой бренди.

Прюнскваллор оглядел старуху и девочку. Госпожа Шлакк, разинув маленький ротик, крепко спала. Фуксия, услышав стук закрывшейся за Стирпайком двери, приподняла веки.

Доктор поманил ее к себе. Она тут же подошла, широко раскрыв глаза.

– Я так долго ждала, доктор Прюн, – сказала она. – Можно мне теперь получить мой камень?

– Сию же минуту, – ответил Доктор. – И даже секунду. О природе этого камня вы узнаете немногое, но ценить его будете сильнее, чем любой человек, какого я способен припомнить. Фуксия, дорогая, вы пребывали в таком смятении, когда убегали, подобно дикому пони, от меня и от вашего отца, в таком смятении – с вашей черной гривой и голодными глазами, – что я сказал себе: «Вот что нужно Фуксии», хоть пони, как правило, не интересуются такими вещами, ха-ха-ха! Но вам они интересны, не так ли?