Россия за облаком - читать онлайн книгу. Автор: Святослав Логинов cтр.№ 17

Задолго до отъезда всё было готово. Нина Сергеева обещала эту неделю беречь скотину. Оно и трудно, но Нина ещё крепка – всего-то шестьдесят два годочка. Дом Гориславу Борисовичу был изгодя протоплен, так что приехал он в тепло. Погода установилась хорошая, без распутицы, самый раз в гости ехать.

Выехали с утречка и сразу попали в знакомый туман.

Между минувшим и сегодняшним всегда туман стоит, оттого и видать минувшее плохо. Даже очевидцу, жившему в былые времена, туман застилает очи, путает память, морочит голову, превращая свидетеля в обманщика. «Врёт как очевидец» – сказано точно.

По одну сторону тумана Ефимки, по другую – Ефимково, а что посерёдке – не поймёшь: остывший овсяный кисель. Сегодня он не жёг лицо морозом, а только холодил, заставляя детей и взрослых ёжиться в нервном ознобе.

На телегу Платон навалил сена, не сказать, чтобы сильно много, но преизрядный воз. Взрослым оставлено было место внизу, дети расселись на сене. Вернуться домой гостевальщики собирались в воскресенье, но на всякий случай Шурку с Никитой отпросили в школе ещё на два дня. Учителя отпустили, отчего не разрешить, если дети учатся на одни пятёрки…

В былые годы после Покрова по деревням и в уезде проходили сенные торги, так что путешественники с возом в глаза не бросались. Один Горислав Борисович в своём пальто сидел словно огородное пугало. Впрочем, по дорогам во все времена шаталось много странных людей, на всех не наудивляешься.

– Как-то там кум Матвей? – неспешно рассуждал Платон. – Признает ли нас? Он привык, что мы каждый год опосля Покрова у него появляемся. А тут – сколько лет не было. Хорошо бы – признал…

– Я его помню, – подал голос с воза Никита. – Это у которого борода кривая?

– Тот самый. Его на селе Чюдоем кличут. Чуть что, он этак с присвистом: «Чюдны дела!..»

– Так чего ему нас не признать, если мы его помним?

– Больно нас долго не было. Хорошо бы – помене, – сказала Феоктиста. – А то кумовство – не родство, оно и забыться может.

– Напомним, – протянул Платон. – Я гвоздей везу пуда полтора, ему малость в подарок отсыплю, поди, мигом вспомнит.

Горислав Борисович пожевал недовольно губами, но ничего не сказал.

– А всё-таки хорошо бы поране приехать, будто и не пропадали мы никуда, – гнула своё Феоктиста. – Он бы нас встретил: «Явились, не запылились!»

– Оно бы хорошо, – согласился Платон.

Соколик в косматой зимней шерсти грудью налегал, поспешая по дороге, на которой не виднелось ни единого тракторного следа. Туман редел, открывая даль. Из-за пригорка показалось Ефимково.

* * *

– Явились, не запылились! – кричал Чюдой, запирая за гостями ворота. – А я уж заждался, чего не едете? Ну, заходите в избу, пока место есть!

Жил кум Матвей бобылём, с хозяйством справлялся кое-как, да и не было у него никакого хозяйства, так что ехать к нему следовало со своим припасом. По этой же причине гостей кум любил и принимал с охотой.

– Да это никак Микитка! – радовался Чюдой. – Совсем мужик стал, скоро дядьку перерастёшь. А Шурёнка-то невеста! – право слово, посватаюсь и женюсь! Ой, а это кто? – взгляд кума остановился на Миколке, который с неодобрением рассматривал шумного дядьку. – Неужто Митроха? Вы же его, никак, этой весной схоронили?

– Миколка это, – сказала Фектя. – Младшенький мой. А Митрошеньку бог прибрал, ты же сам на похоронах был.

– Вот я и говорю. А этого вы когда успели? Вот уж, впрямь, чужие дети быстро растут!

– Это Горислав Борисович, наш сосед.

– Заходи, Борисыч, заходи! Я всем рад.

– Простите, – спросил Горислав Борисович, – какой у вас сейчас год?

– Год у нас тот же, что и у вас, – опрометчиво соврал Чюдой. – Плохой у нас год. С самой Троицы как пошло поливать – дня не было без дождя. Только на Покров вёдро и увидели. Да вы и сами, поди, знаете, сена-то на продажу мало привезли. И никто не привёз, погнило сено всё как есть. Мне-то что, я безлошадный, сам сена не ем, а другие заране плачут. Вот и суди: бедному, получается, проще жить. Чюдны дела!

Под эту болтовню Чюдой впустил гостей в дом, где царил холостяцкий неуют, усадил за стол, принёс из клети жбан со злым, перекисшим квасом.

– Был квас, да не было вас, а осталась квасина, тут и вас приносило! Ого, Феоктиста, да у тебя, никак, пшаничные пироги!

– С капустой. Капусту намедни рубили.

– Хоть бы и ни с чем, пшаничный пирог сам в рот ложится. А вы, смотрю, широко живёте, рожью брезгуете. На селе болтали, что вас скопцы сманили к себе в скиты.

– Скажешь тоже, скопцы… Вон у меня парень какой народился – скопцы так не могут.

– Да и у прочих не всякий раз получается, чтобы за полгода дитя выносить да сразу взрослым выродить.

– Как это, сразу? Мы там побольше пяти лет отжили.

Горислав Борисович не успел ни вмешаться, ни даже придумать какое-нибудь подходящее объяснение. Он-то привык, что из одного и того же времени можно попадать в разные годы, поскольку время вообще идёт неровно. У самого Горислава Борисовича не было здесь ни далёких предков, ни добрых знакомых, которые могли бы заметить и удивиться, что человек не стареет или, напротив, меняется слишком быстро. И он не учёл, что у Савостиных здесь полно знакомцев.

По счастью, кум Чюдой воспринял всё как должное.

– Слыхал я, будто в скитах бывает, что проживёшь три дня, а в свете сто лет пройдёт. Значит, и наоборот случается. Чюдны дела!

На том и удивлению конец, словно так и должно быть. Главное, что гости пирогов привезли, и гвоздей Платон чуть не полпуда отсыпал. Гвозди тоже чудны́е – стебло круглое, как у болта. Как такой гвоздь сковать? А так – ничего, острые. Гнуткие только.

За обедом решено было, что сегодня гости сходят в церковь да на кладбище, а завтра с утра поедут в волость на базар. Там цены получше и всякого добра можно прикупить, если сено сбыть удастся.

Горислава Борисовича никто не понуждал, он сам пошёл вместе со всеми. Тлела в душе давняя вина: если бы сыскал Савостиных на месяц раньше, так может быть, буханка хлеба и кружок краковской колбасы спасли бы Митрошку от зряшной смерти. Понимал, что прямой вины тут нет, а совесть знай себе грызёт. Горислав Борисович пытался даже пройти туманной дорогой в то время, когда Митрошка был жив, но дойти не сумел: попадал или совсем в стародавние времена, или в более поздние годы. Наверное, изменить собственное прошлое так же невозможно, как и встретить себя будущего.

Здесь вам не тут, – утверждает пословица; на настоящем ефимковском кладбище Феоктисте родные могилы искать не пришлось. Пришла, и вот они – никуда не девались.

Фектя впервые за последние годы плакала лёгкими слезами, потом прибирала забурьяневшие за лето могилы. Платон поправил покосившийся Митрошкин крест и выкрасил его привезённой голубой краской. Горислав Борисович сосредоточенно мерил расстояние от угла церкви, хотя и понимал, что по возвращении ничего отыскать не сможет. Если родовые, княжеские могилы не уцелели, где уж достоять безымянному Митрошкиному холмику.