Мед жизни - читать онлайн книгу. Автор: Святослав Логинов cтр.№ 53

– То-то, – произнёс Ефим. – Не спорьте со мной. Слушайтесь, яблочки, деда Мазая.

Он хотел спуститься вниз, получше осмотреть подземное хозяйство, разобраться, что где лежит, чтобы потом не искать нужное яблоко вслепую, но потом решил, что грешно сидеть под землёй короткий световой день. Инвентаризацию он проведёт вечером, а сейчас отправится гулять. Не в деревню, боже упаси, туда он больше не ходок, а просто по полю или в лес. Может быть, там ещё грибы есть. А нет, так просто пойдёт куда глаза глядят.

Перевалив вершину холма, Ефим понял, что глаза глядят в сторону яблонь. Этак он скоро туда настоящую тропу проложит. Впрочем, не всё ли равно? Главное, что дурным совпадениям пришёл конец. Под яблоней ничего нет, совсем ничего… кроме вот этого яблока… Желтобокая антоновка прекрасно маскировалась среди пожухлой травы. Неудивительно, что он не разглядел её сквозь амбразуру.

Ефим подобрал находку, отёр рукавом, положил в карман. Неспешно прошёлся ко второму дереву, поднял там небольшое яблоко сорта осеннее бергамотное. Повернул обратно.

«По косогору ходить – сапоги косо стопчу», – мелькнула глупая мысль.

Возле входа в подвал сидел, дымя беломориной, Захарыч. Меж колен он держал видавшую виды складную линнемановскую лопату.

– Гэй, стораж! На вот. Тут балота поруч. Торфу льга богата накапаць!

– Сам копай, – невежливо ответил Ефим и канул под землю.

С фонарём в одной руке и планом подземелья в другой он облазал все доступные человеку ходы. Путило говорил правду: от прошлого здесь не осталось ничего, кроме старых стен. Отыскал все шесть дотов, два из них оказались наглухо замурованы, а два центральных капонира так и просто обрушены, скорее всего – взорваны, потерны, ведущие к ним, – завалены обломками. Обзор сохранился только из тех двух дотов, возле которых росли яблони. Поднялся на наблюдательный пункт, посидел в колодце для перископической трубы, на брюхе слазал в точку прямого обзора, покрытую старой корабельной бронёй и залитую цементным раствором. Вид оттуда был хорош, а вот крысы там пробраться явно не могли. Туда, в подземелье, – сколько угодно, а обратно – увы. Не умеют пока что крысы по потолку бегать.

Амбразуру второго дота Ефим накрепко заколотил старыми досками.

Окончив это полезное дело, он вернулся в своё убежище. Если верить ксерокопии, снятой с плана военных времён, жил Ефим в правом крональном полукапонире. Два подошвенных полукапонира оказались сырыми и к жилью непригодными. С большим интересом Ефим обнаружил, что заиленная ручьёвина у подножия холма представляет собой остатки противотанкового рва. Особенно порадовала его неразборчивая надпись: «Контрэскарп разминир». А эскарп, значит, «не разминир»? Чудесно!

Ефим сам понимал, что и его интерес, и восторг, и занятость – неестественны, излишне аффектированы. Он нарочно убеждает себя в благополучии, распаляет хорошее настроение, чтобы не думать о главном. Здесь мёртвая, могильная тишина, тёмные ходы, запах зла и смерти, замаскированный садовым ароматом. Но и на воле ничуть не лучше. И больше всего не хочется представлять безнадёжно открытый сквозной простор и избитое ветрами дерево, под которым опять, наверное, лежит неведомо откуда взявшееся яблоко. Агарофобия – родная сестра клаустрофобии, но для горожанина она куда страшней.

– А мне всё это совершенно всё равно!.. – пел Ефим полузабытую песню.

Он натушил полную латку фальшивого рагу и наварил на два дня борща со свиной тушёнкой. Сметаны у него не было, поэтому незадолго до того, как снять кастрюлю с плиты, Ефим покрошил туда кислое яблоко. Получилось вкусно. И настроение замечательное, и вокруг никого нет – можно петь во всё горло, не ожидая недоумённых взглядов:

– Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю!..

Хорошо.

С определителем в руках (помологию всё-таки придётся пересдавать) Ефим спустился в подвал и устроил себе небольшой практикум. Сорта обнаруживались самые неожиданные, видать, не перевелись на свете «спортсмэны садоводства», желающие во что бы то ни стало выращивать челеби в Архангельске и антоновку в Крыму. Встретилась даже коротконожка королевская, что ещё пятьсот лет назад была известна во Франции под именем «карпендю». Считалось, что если съесть это яблоко перед сном, то сон будет вещим. Вот и славно, может, хоть сегодня ночь обойдётся без железных крестов.

День падал к вечеру, солнечный луч пролез в бойницу, прямоугольником лёг на стальную, с войны сохранившуюся дверь. Ефим не хотел выглядывать наружу, но свет был слишком ярок и не предвещал плохого.

Под яблоней что-то алело, будто киноварью тронули блёклый холст.

– А мне всё это совершенно всё равно! – запел Ефим.

Нехорошо запел, фальшиво.

Не одеваясь, Ефим вышел наружу, под одним деревом поднял солнечный экземпляр костикивки сладкой, под другим – коштеля, вновь польский сорт. Должно быть, здешние крысы неравнодушны к польским яблокам. Но каковы зверюги, а? Успели-таки, пока он бродил по переходам, выкатить пару яблок! Но теперь с этим покончено. Ефим подошёл к доту, проверил: отверстие было заделано на совесть. Всё, лапушки, больше не поворуете, придётся на месте есть. Странно, почему он не видел внизу ни одного погрызенного яблока?

Дома Ефим, не глядя, сунул беглянок в первый попавшийся ящик и замуровался в жилом склепе. Перед сном он покорно сжевал яблоко карпендю, и ему ничего не снилось.

Проснулся Ефим, как всегда, в темноте, но на часы смотреть не стал, и без того догадывался, что там увидит. Зажёг свет и лежал с книжкой, прикидывая, что бы этакое соорудить на завтрак. Остановился на штруделе. Печь пироги вообще-то дело женское, но плох тот мужчина, который с этим делом не справится. Ефим поставил тесто и вышел на улицу. Просто подышать свежим воздухом, очистить лёгкие от яблочных миазмов. А есть ли что под деревом или нет – его не волнует.

Он стоял, вдыхая холодный, очищенный туманом воздух. Вокруг потихоньку светало, где-то далеко, на болотах, кипели клики журавлей. Потом, заглушив их, возник иной, знакомый и родной звук. По дороге шла машина.

Ефим поднялся на гребень и увидел ползущий в гору фургон. На его стене красовалась чёткая надпись: «Автолавка». Ну, конечно, Путило же говорил, что по средам в Горках хлебный день, приходит машина. Пожалуй, стоит сходить. Не может же быть, что там и продавец такой же дурной.

Ефим сбежал вниз, взял деньги, сетку для продуктов и стоящие часы и поспешил в деревню. Поспел он вовремя: автофургон с распахнутой задней дверью стоял неподалёку от колонки, а вокруг толпились, видимо, все обитательницы выморочной деревни. Некоторые уже отоварились, но не уходили, поддерживая светскую беседу. На продажу был выставлен чёрный хлеб, мятные пряники каменного свойства и яблоки крымского сорта козу-баш, от долгого и нерадивого хранения и впрямь ставшие похожими на козью морду. Кроме того, была ещё пара импортных туфель производства местного кооператива. Каждая бабка брала их, осматривала и, оценив, возвращала обратно.