Земные пути - читать онлайн книгу. Автор: Святослав Логинов cтр.№ 43

Так рождаются боги.

Хольмгард был самым богатым и беспокойным из всех городов островного Норланда. На диком севере, в Снегарде и Маженице, власть железной рукой держал кёниг дер Наст. В центре страны в захолустном Ансире царил кёниг Ансир. В роду Ансиров тоже все были колдунами, так что мало находилось охотников посягнуть на кёниговский престол, а немногие претенденты умирали мучительно и разнообразно.

Зато в Хольмгарде кёниги менялись едва не через год. Удобная гавань и мачтовые боры, окружающие город, позволяли чуть не ежегодно снаряжать дальние экспедиции, поэтому в Хольмгарде всегда толклось немало любителей пиратских набегов. А в те месяцы, когда туманное море не давало кораблям промышлять у чужих берегов, ушкуйники были не прочь побуянить дома. Случались драки: стенка на стенку, слобода на слободу, бывали и настоящие возмущения, когда город принимался гореть, а на мосту через реку, рассекавшую город на две неравные части, лилась кровь. Неугодных изгоняли, выбирали нового кёнига, а потом гнали и его.

В целом, однако, промышлявший разбоем город жил дружно, довольствуясь выбитыми в кулацких забавах зубами. Богов в Хольмгарде почитали всяческих, но не боялись никого, разве что Ньерда — бога ледовитых морей, хотя и ему щедрых жертв не несли, полагая, что Ньерд и так своё возьмёт.

И Ньерд брал, черпал жизни щедрой рукой. Во всём городе не было ни одной семьи, где бы не поминали в начале лета родных, нашедших свой конец в студёных волнах. Ньерд — бог суровый, не чета слабосильному Басейну, которого почитают в южных краях.

Чаще всего налётчики тревожили континентальный Монстраль — столицу герцога Лиезского. По обе стороны пролива жили люди, говорившие на одном языке, схожие видом, а вот нравом различные, как только родные братья различаться могут. Хольмгард промышлял рыбой и разбоем, бил китов и снаряжал экспедиции на самый крайний север за драгоценным гагачьим пухом и моржовыми клыками, что дороже слоновой кости. В леса жители буйной республики заглядывали редко и жителей сопредельного Ансира дразнили клюквоедами, почитая дикарями и чернокнижниками.

Монстрельцы, напротив, жили оседло, и, хотя то же море билось о такой же скалистый берег, рыбаков тут было не так много, да и те больше перебивались устрицами и многоногими омарами. На торговых кораблях, которым и в Наман случалось добираться, плавал всякий сброд, а коренные монстрельцы предпочитали крепко держаться за землю, по виду серую и бесплодную, но умеющую дарить земледельца и виноградом, и белой пшеницей, которые не родились по ту сторону пролива. Лесов здесь было немного, и все считались охотничьими угодьями гордого герцога Лиезского. Лишь на самом северо-востоке, где земля вздымалась каменным хребтом, начиналась Вальденбергская пуща. Леса продолжались и по ту сторону гор, в землях Северской марки, которая хотя и считалась продолжением герцогских владений, но на деле не принадлежала никому.

Всех своих северных и восточных соседей просвещённые монстрельцы называли дикарями, дразнили кого рыбоедами, кого лешаками и относились к ним с опаской, считая колдунами. Хотя какие колдуны в Хольмгарде? В Северской марке ещё есть кое-кто, а из Хольмгарда всякий, умеющий хотя бы письяк с глаза свести, давным-давно уплыл кто в Лютецию и Соломоники, а кто и ещё дальше. На юге жизнь сладкая, и чародеев там привечают.

Так и жил один народ, разделённый проливом и судьбой, — один буйно, подвергаясь многим бедам и опасностям, но крепко держась за волю, а вторые куда сытней и безмятежней, но зато в вечной зависимости от защитника-герцога, облагавшего их такими податями, что разбойники, пожалуй, отняли бы меньше. Лишь одно сближало два города между собой, да и со всеми прочими городами, сколько их есть на земном диске. Мастеровой люд, те, что рубили корабли, плели канаты, ковали якоря и железные насошники, мололи зерно, давили масло и красили шерсть, — считались людьми нечистыми. Им не дозволялось без очистительной жертвы приблизиться к требищу или храму, при встрече с мастеровым благополучный купец или добропорядочный крестьянин поспешно плевал через плечо и шептал охранительные заклинания. Мастеровых ненавидели, но уже не умели без них обойтись. Богопротивные слободы всё плотнее обступали всякий город, и всё больше людей, махнув рукой на благосклонность богов, принимались за хитрое механическое ремесло.

К тому же в последние годы объявились по городам проповедники небывалой ереси, говорившие, что людям до богов и вовсе дела нет и если бессмертным худо от кузнечного дыма, то это должно волновать бессмертных, а никак не кузнецов. Говорили и о новом боге по имени Прогресс, который привечает мастеровой люд и берёт его под свою защиту. Кто вооружён копьём, тот приносит жертвы воинственному Гахаму, а кто это копьё выковывает — молится Прогрессу. И какой из богов сильнее — ещё подумать надо. Служитель Гахама — островитяне зовут этого бога Галахан — без копья от мужика ничем не отличается, а кузнец, ежели ему не по нраву копья и шеломы ковать, может приняться за гвозди и убытку от того не потерпит. Вот и гадай: кто из богов главнее? И кто без кого обойтись сможет.

Особым успехом новая вера пользовалась в Хольмгарде. Сильной власти тут вовек не бывало, а корабельщиков, канатчиков, салотопов и углежогов хватало с лихвой. Скот на меловых утесах выгуливался плохо, хлеб на расчищенных делянках родился и того хуже. А ведь из трудового люда лишь пастухи и землепашцы угодны богам. Вот и шатнулся портовый город от старых обычаев к новым, от веры отцов к людским непотребствам.

Началось всё, когда новым посадником стал не купец и не воинский человек, а корабел. Звали посадника Карсом, и корабли, срубленные его людьми, славились по всему северу. Никто и не понял, как случилось, что мастеровой народ, подлые люди, прежде не имевшие права говорить, перекричали на сходе добрых людей и посадили во главе города худого человечишку. Дела нет, что Карс богат, как не всякому купцу разбогатеть, и знаменит, что хоть кёнигу впору. Но раз тесло в руках держал и квачем днища смолил, значит — худой человечишко. А что дерево — материал чистый, ещё ничего не значит — главное, инструмент какой. Топор взять — полгреха, а бурав — полтысячи.

Собой Карс уродился на диво: выше всякого человека на две головы, силищи был несказуемой, медведю впору. А вот голос новый посадник имел тонкий и пронзительный, за что получил прозвище Свисток.

При Карсе отцовская мудрость прахом пошла. Корабли рубились всё более ладные, со всякой хитростью и подковыркой. Плавали они всё дальше, и уже у берегов сказочной Индии видали полосатый хольмгардский парус. А вот воинского дела стало меньше. И без грабежа судёнышки возвращались до самых мачт гружённые дорогим товаром и всякими редкостями. Конечно, мореходы и сейчас не стеснялись утопить встречного купца, однако оказалось, что торговать выгоднее. Как и прежде, торговали пушниной, рыбьей костью, пахучей можжевеловой смолкой, горным льдом, что от страшных морозов обратился в камень-хрусталь. Но всё больше было среди товаров железа — звонкого и такого твёрдого, что только наманские клинки могли с ним поспорить. Такого железа больше нигде не водилось, лишь на острове. И хотя во всех трёх островных государствах железо было одинаковым, но по всему миру его называли хольмгардским. Благородные кёниги, ревнуя за чистоту, держали по паре доменок да по паре кузниц, а безбожные хольмгардцы поставили уже не слободу, а целый городок со своим валом и предмостными укреплениями. Хизнуло благочестие, и проклятые ремесленники до того обнахалились, что даже в городе стали появляться не в покаянной одежде, а просто как добрые люди.