Признания на стеклянной крыше - читать онлайн книгу. Автор: Элис Хоффман cтр.№ 47

Как ты не понимаешь? отвечал на это ее некогда бесстрашный брат, раздавленный и опустошенный. У меня осталась теперь всего одна история.

Этой историей был героин. Историей, сложенной из ощущений, а не слов, невидимой, пагубной и неотвратимой. Сэм исчезал от нее понемногу, истаивал, подобно снеговику, покуда для Бланки не осталось ничего, кроме голубоватой лужицы стылой воды — ледяной, окрашенной горестью и с каждым годом все более сходящей на нет. Она всеми силами старалась удержать его, но это было невозможно, как невозможно сохранить в целости лед, шагая по раскаленной пустыне, или остановить ход времени. Когда Сэм после финального столкновения ушел из дому, Бланке все реже удавалось с ним видеться. Сэм утратил эффект присутствия, он стал похож на очертания человека — не полноценное существо, а отброшенную им тень.

Отец разговаривать о Сэме отказывался, а вскоре у него появился и новый ребенок: их с Синтией дочь. В жизни Бланки, казалось бы, должна была наступить относительно спокойная пора — однако чем больше радовался своей второй жене и маленькой дочке Джон Муди, тем больше злости кипело в душе у Бланки. К тринадцати годам от прежней милой, примерной девочки не осталось и следа. Примерное поведение было для сосунков вроде Лайзы, ее новорожденной сестры. Покладистый нрав — для притвор и недоростков. Для Бланки такие дни прошли. Теперь в ней — близко к поверхности, под самой кожей — копилась ядовито-зеленая желчь.

Она скучала по Мередит, хотя, звоня ей по телефону во время самых яростных стычек с отцом и Синтией, подчас не знала, как выразить в словах свое отчаяние. Просто звонила и плакала.

— Мне тоже тебя недостает, — говорила ей Мередит. — Тебя — и его.

В отчаяние Бланку повергали мысли, связанные с братом. Она взглянуть не могла на отца, чтоб не подумать о Сэме. Как ты смеешь о нем забывать? Жить-поживать, словно ни в чем не бывало? Как смеешь полагать, будто твое семейное счастье стоит такой цены?

Однажды, во время обеда в честь Дня благодарения, когда за общим весельем и умильным самодовольством о Сэме ни разу никто не вспомнил, Бланка обрушилась на отца с обвинениями, что он выжил Сэма из дому. Синтия поспешила отвести ее в сторону.

— Твой отец делал все возможное и невозможное для этого малого, — заявила она.

— Что, конкретно?

За столом Бланка сидела с книгой «Мы всегда жили в замке» [5] . Уже тогда предпочитала не мясо с кровью, а бумагу с типографской краской.

— Послушай, милая, ты многого не знаешь, — сказала Синтия. — Очень многого.

Лайза — сводная сестра Бланки, жизнерадостная и пухленькая — только еще училась ходить и сейчас сидела, ковыряясь в размазне из картофельного пюре. Как было бы хорошо, если б она исчезла, а на ее месте снова оказался Сэм! Он, правда, терпеть не мог День благодарения. Фуфло империалистическое, этот праздник. За наши с вами грехи поплатилась жизнью эта индейка, сказал бы он Синтии и отцу. За ваши грехи, за то, как вы со мной обошлись.

— Того, например, что ты — стерва? И только рада, что Сэм ушел и больше тебя не беспокоит?

Синтия дала ей пощечину, и в то же мгновение Бланка поняла, что того-то она и желала. Теперь ей можно было ненавидеть мачеху. Отныне — с полным правом.

— Прости, я не хотела! — спохватилась Синтия, сама потрясенная своим поступком. — На меня такое не похоже…

— Очень даже похоже.

У Бланки горели щеки. Ей доставляло странное удовольствие наблюдать, как Синтию корежит. Она к этому времени уже обогнала мачеху ростом. Ничто не привязывало ее к Синтии, у нее не было никаких причин что-либо ей спускать. Сэм всегда повторял, что стоит им зазеваться, и Синтия не погнушается замахнуться на них ножом. Хрю-хрю — и поминай как звали, говорил он. Бланка потом много лет боялась ножей для мяса. Вот она кем нас видит, поняла? говорил ей Сэм. Поросятами в своем хлеву.

— Ты знаешь, во что его превратили наркотики, — продолжала Синтия. — Чем бы мы ни пытались ему помочь, он лишь сопротивлялся, и тебе это известно. Любой мой шаг он принимал в штыки.

С первой молодостью Синтия давно распрощалась, а красотой не блистала никогда. Не то что, судя по рассказам Сэма, их мать, с ее розово-рыжей, кроваво-рыжей головой. Никакие силы не вернули бы Бланку к праздничному столу. В открытую дверь видно было, как ее отец вытирает Лайзе пальцы, вымазанные картофельным пюре. Просто смотреть тошно! Бланку охватило чувство легкости, собственной власти; мстительное и сиротливое чувство.

— Почему ты не скажешь правду? — спросила она у Синтии и не узнала собственного голоса. Столько яда скопилось в ней за все те годы, пока она не говорила ничего, пока была примерной пай-девочкой. — Мы тебе даром были не нужны. По тебе, лучше б у моего отца, когда вы встретились, вовсе бы не было детей. Ручаюсь, что вы с ним не стали дожидаться, когда моя мама умрет. Наверняка спали вместе, когда она еще боролась за каждый вздох.

— Ах, вот как Сэм это тебе изобразил? Потому что можно бы сюда еще много кой-чего прибавить! Мы-то с твоим отцом как раз ждали. Мы поступили по отношению к Арлин как порядочные люди, хотя о том, что в это время творилось в его доме, лучше помолчать.

— Поздновато ты собралась занимать меня сказками. Катились бы вы все куда подальше!

Бланка выскочила из дома, хлопнув дверью. Села на поезд до Манхэттена и там, глотая слезы, позвонила с телефона-автомата Сэму. Он тогда еще жил у Эми, был еще досягаем. На дворе как-никак был праздник, пусть даже империалистический, и ей не хватало рядом брата. Ей было тринадцать лет. Да, высокого роста и взрослая на вид, но все-таки еще ребенок. Бланке было страшно одной в шумном и многолюдном Нью-Йорке.

— Я никуда не хожу отмечать День благодарения. Индейки еще крыльями хлопают, а их уже потрошат вовсю, сволочи! И это мне предлагают праздновать? Хоть ты-то не заставляй! — сказал ей Сэм по телефону. У него назревали нелады с Эми, и чтоб и от нее не выгнали, объяснил он Бланке, приходилось изображать, что он нормально относится к праздникам. Судя по голосу, Сэм уже набрался наркоты. У него слишком быстро скакали мысли и слишком медленно выговаривались слова.

— Но ты мне нужен, — настаивала Бланка.

— Большую ошибку делаешь, что идешь за помощью ко мне.

— Только к тебе одному, — сказала Бланка. — Больше мне не к кому.

— Хорошо, никуда не уходи. И не рассчитывай, что я буду есть индейку.

Он появился — с опозданием, естественно, но все-таки появился наконец. Пришел встретиться с нею в забегаловке напротив вокзала — нечесаный, в затасканном сером пальто, которое пристрастился носить, похожий на оборванцев, с которыми невольно брезгуешь садиться рядом. Покуда Бланка изливала душу, рассказывая, какая невыносимая обстановка у них дома, Сэм вертел в руках вилку, втыкая себе в кончики пальцев ее зубцы. Глаза его от расширенных зрачков казались совершенно черными. Словно колодец, куда бросаешь камень, чтоб никогда его больше не увидеть. Словно вода на дне колодца — недвижная, темная и мертвенной тишины. Даже Бланке нетрудно было понять, что он обколот героином. И еще: он скреб себя по щеке и не почувствовал, когда расцарапал ее до крови. На пластиковую столешницу капала кровь, а он ничего не замечал.