Истории дальнего леса - читать онлайн книгу. Автор: Павел Шмелев cтр.№ 80

— А что это мне грустить? Я, говоря по правде, теперь грущу редко. Я ваяю.

— Бывает… Просто мыться надо чаще.

— Да ты, братец, глух. Я же сказал — ваяю, а совсем не воняю. То есть творю, выдумываю новые серии загогулин.

— Ну прости, не расслышал. Значит, творишь? Ну, это правильно, попробуй творить.

— Вот тут ты не прав, — многозначительно ответил Василий, — пробовать мне некогда, приходится творить без проб, начисто.

— Начисто? — переспросил мышонок, — ну, это здорово. Так ведь и грязи меньше. А то прикинешь, и не получится. Одна маета… И как, у тебя получается?

— Получается всегда и сразу, — спокойно ответил Василий, — такая у меня, понимаешь ли, планида. А вот грязи не надо, ее у меня практически не бывает. Я оставляю все грязное за порогом…

Потом они вместе ходили по лесу, говорили о высоком. Точнее, говорил больше Василий, а мышонок слушал и лишь изредка кивал. И забрели они в норку хорька. Мышонок, недоверчиво шевеля усами, огляделся, кашлянул, но так ничего и не прознес. На двух лавках как раз была разбросана вся его новая серия загогулин Василия. Мышонок весь внутренне содрогнулся от увиденного им налепленного безобразия, но сдержался и, собравшись с духом, даже похвалил Василия. Именно в этот момент душа народного художника, столь неравнодушная к похвале, смягчилась. Василий неожиданно проникся самыми нежными чувствами к мышонку, и они стали почти друзьями.

Под неполную бутыль березового сока Василий взялся объяснять новому другу сокровенные тайны своего ремесла. Мышонок Гусь не спорил с ним, просто часто вздыхал и просил перевести некоторые особо ученые словеса и философские пассажи Василия на простое лесное наречие. Так и прошел весь день.

А с наступлением сумерек объявил, что ему пора, и без всяких дальнейших объяснений, попрощался с Василием. Выйдя из его норки, мышонок стремительно направился в сторону западной окраины леса и через мгновение растворился где-то в самой чащобе. Хорек Василий перестал его интересовать. В конце концов, он же разрешил хорьку творить.

А где-то высоко-высоко, сидя на ленивом облаке, бог талантов и ремесел тех магических мест, рассматривая дело Василия, поставил галочку. Мышонок Гусь, помощник бога ремесел, расположившийся неподалеку на том же облаке, долго и весело пересказывал историю Василия о секретах мастерства, и его рассказ то и дело прерывался вздохами самого мышонка да раскатистым смехом бога талантов и ремесел.

Вдоволь насмеявшись, оба небожителя решили, что меньшим злом будет разрешить Василию ваять и дальше.

Ленивая грозовая туча, расположившись над Архипелагом Сказок, нежданно проснулась. Наверное, в тот день какая-то особая природная противность, прилетев из далеких несказочных мест, растворилась в утренней прохладе осеннего дня. Вот и настроение у тучи оказалось препротивным, ну просто до самой крайней отчаянности. Неудивительно, что туча вся как-то неосознанно расстроилась и заплакала о чем-то исконно своем, высоком и печальном. Тяжелые капли, сами не веря в нежданную радость движения, поспешили вниз. Ветер-странник, удивленный всем этим внезапно случившимся природным карнавалом несуразия, поспешил прочь. Туда, вдаль, сквозь быстро сгущающийся туманный плен, на просыпающийся от сказок таинственной и загадочной ночи материк.

Меж тем туман все больше окутывал Архипелаг Сказок. А его обитатели готовились к наступающему сезону дождей. Его ждали, но намного позднее.

Хорек Василий, который вроде бы наконец собрался в дорогу за очередным вдохновением исконного, природного свойства, с досады снял малиновый берет и бросил его в дальний угол. Не ждал он такого быстрого наступления времени мокрой стервозности. «Вдохновение приходит и уходит, — подумал Василий, — а мокнуть совсем не хочется». Творческий процесс — дело тонкое, подождет он сухой погоды. Да и случившийся внезапно туман — он тоже совсем некстати.

И лишь только одинокий скалозубый волк Никита совсем не переживал по поводу так не вовремя захныкавшей тучи. Он с вызывающим спокойствием и какой-то нездешней безмятежностью медленно и спокойно летел в сторону зияющих вершин Кантебрийских гор…

А ведь день начинался с обычной тягомотины и скуки, которая всегда приходила к Никите с очередной охотой. Никита уже давно не интересовался гонкой за обезумевшими лесными зайцами или разнокалиберными рогатыми и неуютно чувствовал себя в родной стае. А однажды, после долгого и неудачного преследования двух кантебрийских оленей, он просто вышел за пределы сумрачной чащобы. Оказалось, есть жизнь и за пределами леса. Она не была более сложной или легкой, она просто была другая. Охота, которая и раньше не особо привлекала волка, уже казалась далеким воспоминанием из прошлой жизни.

В этой новой жизни захотелось волку полетать. И не было никого, кто бы с высоты своего опыта сказал ему, что волки летать не могут. Он этого просто не знал. У него была удивительная легкость и уверенность, что все возможно. Поэтому, наверное, у Никиты все получилось.

Покружив немного над родимой чащобой, он вылетел за пределы леса и отправился в сторону далеких гор, затянутых мечтательной дымкой абсолютного колдовства нездешности.

А рядом с ним, невесело бормоча о некстати приключившемся тумане на каком-то странном, пернатом диалекте несуразности, летела серая ворона.

Озираясь по сторонам, она наконец дождалась, когда кончился лес. А потом мечтательно произнесла, внимательно вглядываясь в Никиту:

— Ты кто такой есть?

— Я волк, — привычно ответил Никита, — причем скалозубый.

— Так они же все давно вымерли, — искренне удивилась ворона. — Да и не летали они, эти волки. Они всё бегали да выли на луну. Вот и накликали беду климатическую…

— Вот видишь, — усмехнулся Никита, — все-таки не все. Иные вымерли, иные улетели от всех бед. А многие так и бегают где-то.

— Все одно, — не уступала ворона, — ты неправильный волк, иной. Это же против природы, чтобы волки летали. Это же явная несуразность.

— Сама ты несуразность. А природа — она намного мудрее и загадочнее наших представлений о ней. Просто каждый видит только то, что ему доступно.

— Ты сам-то понял, что сказал? — промолвила ворона. — Природа, она такая, какой я ее вижу. А сейчас я вижу мало, потому что туман. Вообще говоря, кто бы ты ни был, но если ты летишь, ты уже не волк. Ты, наверное, птиц.

Усмехнулся волк на редкое словечко «птиц», но ничего не ответил.

Под ними, сквозь туман, виднелась водная голубизна, казавшаяся бесконечной. Она навевала странную тоску.

— Вот ведь какая тоска, — произнес волк, — нет конца этому океану.

— Это как наша жизнь, — устало ответила ворона, — просто надо терпеть. Выбирать из двух зол менее мерзкое и противное. Не верить во всякие сказочные глупости.

— А как же сны? — спросил волк. — Мне снятся порой удивительные острова.