Вожак заметил нас, остановился, встретился со мной взглядом, я прицелился, но стрелять не пришлось – волк перемахнул замшелый поваленный ствол и побежал дальше.
Теперь вперед вышел Пригоршня, бросил гайку вправо и перед собой, ту, что впереди, закрутило так быстро, что белый хвост слился в сплошную линию.
– Центрифуга, – прокомментировал он. – Направо.
Метров сто ничего не попадалось, а потом нам путь преградило болотце с почерневшим рогозом, от воды отчетливо разило химией, пришлось его огибать, потеряв на это полчаса. Зато наши усилия были вознаграждены, с низины мы поднялись на сочно-зеленый луг с желтыми вкраплениями сурепки, меняя очертания, по нему ползли тени облаков. По траве было легко ориентироваться, есть аномалия или нет: вон, левее, стебли уложены по часовой стрелке, чуть дальше – примяты, причем лежат в разные стороны от центра вмятины, словно туда села огромная задница. Прямо перед нами трава обожжена – первый признак того, что там «топка».
– Можно я попрактикуюсь? – спросила Энджи, отодвинула Никиту и подкинула на ладони гайку.
Пригоршня придвинулся к ней вплотную и принялся объяснять, где какая аномалия и что с нами будет, попади мы туда. Пугает, что ли? Нет, вроде, просто хвастается знаниями.
– Хватит болтать, – оборвал его я. – Некогда. На обратном пути попрактикуешься.
Гайка упала на нетронутый островок зелени, и мы направились туда. «Топка» находилась в опасной близости и дышала теплом, с другой стороны тянуло озоном, значит, там «молния», за ней чуть дальше висит пылевое облако. Если присмотреться, то можно заметить, что пылинки словно танцуют – первый признак гравитационной аномалии. Их во время дождя хорошо видно: капли несутся по кругу, словно на карусели, и лишь потом падают.
За поляной начинался березовый лес, светлый и праздничный в солнечных лучах, до него оставалось совсем немного, метров пятьдесят, и тут я снова услышал рев мутантов, обернулся: позади – луг, нашпигованный аномалиями, впереди – предательски спокойная березовая роща.
Черт!
Нас накрыло лавиной шума: казалось, мы стоим на берегу океана, и накатывает прибой. Или в барабаны бьют. Или тяжелая техника едет…
Земля вздрогнула, словно рядом разорвался снаряд, меня аж подбросило, и из леса появился первый мутант. Начался гон.
Это был полупрозрачный гигант: выпуклый лоб-капля, оскаленная пасть, мощные ноги и рудиментарный руки. Под слоем похожей на застывший холодец плоти колыхались внутренние органы. Он передвигался прыжками. За ним угадывались покачивающиеся умертвия и мелкие тушканы. Мутанты перли на нас лавиной.
– Энджи, артефакт! – крикнул я, хотя понимал, что нас все равно сметут, смешают с землей.
Девушка скинула тощий рюкзак, и бормоча неразборчиво себе под нос, достала контейнер. В ее расширившихся зрачках плескался ужас.
Мутанты перли сплошной стеной: березовый лес уже не казался столь празднично-нарядным, между покачивающихся стволов было черно от тварей. Прямо, слева, справа… Земля содрогалась, тварей были тысячи, они двигались стройными шеренгами, неторопливо, но неотвратимо.
Нет спасения – как от огня при лесном пожаре. Единственный шанс выжить – поворачивать назад, на луг, и нестись сломы голову в сосняк: чтобы раскидать такую толпу, не хватит боеприпасов. А дальше, как повезет. Когда впереди опасность явная и сто процентов смертельная, то почему бы не рискнуть.
Ужас накатил волной, во рту появился солоноватый привкус, низ живота скрутило. Энджи вскрикнула, сжимая артефакт, развернулась и, поддавшись панике, собралась спасаться бегством, но Пригоршня поставил ей подножку, и прижал ее, растянувшуюся на траве, к земле. Затем поднял, взял под локоть. Правой рукой он держал дробовик и целился в ревущего гиганта.
Интуиция едва слышно пищала: «Стой на месте, ни шага в сторону». И, хотя это было неправильно, я послушался, стараясь подавить паническую атаку.
«Смерть! Спасайся!» – вопил инстинкт самосохранения, но я не двигался с места, и чем больше сопротивлялся панике, тем отчетливей замечал неправильность происходящего. Да, я видел гон мутантов, они текли вышедшей из берега рекой, а эти будто строем идут, движимые рукой невидимого кукловода, да и почему-то не спешат.
Пригоршня не выдержал напряжения и пальнул из дробовика по полупрозрачному гиганту, но он даже не покачнулся, продолжал реветь больше для устрашения. Тогда друг жахнул по нему из подствольника, я пригнулся, не отводя взгляда, приготовился и закрыл лицо от ошметков, но патрон прошил мутанта насквозь, словно тот был нематериальным, и разорвался в лесу, взметнув землю, мох, и повалив березы.
– Отбой тревоги! – закричал я. – Это имитация.
– Да понял уже, – проворчал Пригоршня, дробовик ходил ходуном в его дрожащих руках.
Ни разу не видел, чтобы напарник так нервничал, во время боя у него всегда все под контролем, сейчас же он расклеился. Помотал головой и сказал:
– Блин, как накрыло-то, – он недоверчиво покосился на мутантов, которые, потоптавшись на границе рощи, ломанулись к нам.
Я прислушался к ощущениям: да, страх вполне реален, но когда знаешь, что перед тобой голограмма, морок – фиг его знает что, держать себя в руках несложно. Видение рассчитано на слабонервных сталкеров, которые сломя голову бросятся назад и сгинут в аномалии.
Между тем на меня надвигался гигант, вот он уже в паре метров, прыгнул – я инстинктивно пригнулся – и накрыл меня брюхом. Я успел увидеть переплетение серо-перламутровых кишок… И оказался будто внутри воздушного шара. «Кишки» изнутри казались мутными разводами, а остальная плоть – еле заметной оболочкой. Тревога мгновенно рассеялась, я выдохнул и сел в траву, а сквозь меня бежали тушканы, упыри, верлиоки, слепые псы. Перебирая мохнатыми лапами, пробежал шелоб – Энджи, побледнев, от него шарахнулась, ругнулась. Видно, у нее арахнофобия, но Энджи девушка сильная и скрывает свою слабость.
Она посмотрела на Пригоршню с благодарностью, тронула за рукав:
– Никита, спасибо, ты мне жизнь спас, думала, это все настоящее.
Пригоршня расцвел, заулыбался и не нашелся, что сказать.
Хотелось лечь и провожать взглядом облака. Паника схлынула, как и волна мутантов, и осталась звенящая пустота, я ощущал себя бессильной выпотрошенной тушкой. Пригоршня сопел рядом, но тоже не спешил подниматься.
Энджи предположила:
– Наверное, видения обозначались на карте хвостом кометы.
Я оставил ее реплику без внимания. В Зоне ведь так: живой вернулся – удача, пуля мимо пролетела – везенье, все остальное – судьба. К Ядру не пройдешь, даже имея карту. Должна быть определенная доля удачливости. Значит, судьба нам добраться до цели, и если раньше мною двигала жадность, то сейчас я чувствовал: так надо. Если не мы, то кто? Да и Энджи еще… Терпеть не могу ответственность. Отчасти поэтому в Зону и пошел, тут одна правда – собственная ловкость, сообразительность и плечо напарника, никакого тебе башмака за спиной. Но ведь не бросишь девчонку, да и привык я к ней, славная она. Признаться, только подумаю, что придет пора расставаться, и из будущего холодом веет. Не хватало к женщине привязаться! А ведь и она поглядывает с надеждой, а на нее Пригоршня пялится. Н-да, ситуация!