– Что это? – грозно спросила она. Может быть, даже более строго, чем нужно.
– Скульптура Ван Гога, – столь же грозно (с вызовом) ответил мальчик. Гордый и независимый. Понимал, значит, стервец, что делал.
– Ну, зачем вы все время врете? – выдохнула она. И между ними образовались подобия личных отношений. – Ван Гог не делал скульптур.
Он только картины писал.
– Откуда вы все знаете? – удивился Данила.
– Книжки надо читать, молодой человек, – тоном учительницы английского языка провозгласила Лидия Альбертовна.
– Ну, в общем, это с Ван Гогом я пошутил. Это… коньки…
– Что? – не поняла она.
– Коньки, – повторил он. И было в нем нечто совершенно нездешнее (не знаю, как объяснить).
– Какие коньки? – еще раз переспросила она, обратив внимание, что мальчик трясется. То ли от холода, то ли от перевозбуждения.
– Для фигурного катания, конечно. А какие могут быть варианты?
Они медленно удалялись от картинной галереи в сторону оперного театра. А там и до метро недалеко, десять минут, и вы – дома.
Дома белье замочено и пыль на кафельной плитке в туалете.
Лидия Альбертовна принялась разворачивать брезентовый, негнущийся от холода сверток. Блеснули лезвия. Правда, коньки. А размер мой как узнал?
– Ваш, ваш размерчик, – говорил Данила, приплясывая на ходу. – Я у вас дома когда был, специально ваши сапоги посмотрел.
– А зачем мне коньки? – Лидии Альбертовне отчего-то захотелось понюхать кожу внутри спортивного ботинка.
– Ну, это… Это подарок, – как-то по-взрослому, по-мужски ответил
Данила и стал смотреть куда-то вбок, за случившийся по дороге театр.
– Мне? Но зачем? – Лидии Альбертовне стало неудобно, она не привыкла к знакам внимания. Тем более чужих людей. А тут приятель сына… совсем еще ребенок…
– На Рождество. Ну, знаете… Ну мне вдруг показалось, что вы можете остаться без подарка. И стало вас так жаль, ну, то есть не жаль, жалость унижает человека, а просто я подумал, что это несправедливо как-то получается, что вы всегда своим близким дарите новогодние и рождественские подарки, а от них ничего не дождешься в ответ. -
Видно было, что говорит он о какой-то реальной, глубокой обиде. -
Ну, вот я и решил исправить историческую несправедливость, навести порядок и вообще… – Он вдруг остановился и замолчал.
Лидия Альбертовна тоже остановилась и тоже замолчала. Они уже прошли перекресток возле часового завода и поднимались вверх по заснеженной улице прямо к главной площади, к теплому зеву метро, которое пахнет всеми проглоченными за день людьми.
Мимо конструктивизма главпочтамта и вечного огня, в который падал редкий-редкий снег.
КОНЬКИ
– Так почему же все-таки коньки, необычно как-то? – после некоторой паузы вновь спросила Лидия Альбертовна. Они уже прошли сквер с вечным огнем и пересекли улицу имени Парижской коммуны.
– А вы что, "Сцены со вдовой" не помните? – Данилу снедало нетерпенье.
– Какие сцены? – снова не поняла Лидия Альбертовна.
Мимо, посверкивая оранжевыми окнами, проехал трамвай. Внутри трамвая было почти пусто и так же холодно и неуютно, как на улице.
– С какой вдовой? – переспросила она.
– Странная же вы все-таки женщина, – коротко ответил он и снова замолчал.
Улица точно вымерла: ни машин, ни пешеходов. На параллельной улице
Кирова кишело предрождественское оживление, а здесь – хоть шаром покати. Даже окна в домах были темны – в правительственном желтом здании с колоннами и в гостинице, напоминающей венецианское палаццо.
Снег падал вниз, медленно и плавно, казалось, город подтягивается к нему, к снегу, к небу, вверх, точно на дрожжах; поднимается, неуклонно наращивая невидимый уровень. В такой тиши, в таком безветрии разве поговоришь? И вот уже кажется, что снег проникает внутрь и сыплется, усталый, под одеждой и кожными покровами, тает там, внутри, прожигает внутренности, оседая огненными капельками на донышке души.
Странное приключение: простой разговор о простых вещах оказывается чудовищно сложным, потому что для взрослой женщины этот мальчик может быть мальчиком, другом сына, с которым нужно говорить особым, неестественным тоном, чуть-чуть свысока. Но не получается, что-то происходит: неуловимое, легкое, подвижное…
Точно такие же проблемы возникают, между прочим, и перед Данилой, – о чем говорить с взрослым человеком, что может быть интересно женщине "в годах", у которой – семья, дети…
Диалог, можно сказать, совсем не клеится, зависает, пузырится паузами и провисаниями: иные комнаты, иные голоса. Совершенно другие миры. И им не сойтись никогда. Не сойтись?
КОНЬКИ (продолжение)
Постепенно из несвязных реплик Данилы выясняется следующее. Мысль о коньках пришла к нему, когда он рассматривал картину "Сцены со вдовой". Помните, там, на втором плане, в углу есть окно, в котором удалой голландский народ развлекается катанием вдоль замерзшей речки? Если не помните, вернитесь к главе "Вечер трудового дня", там сия безделица достаточно подробно описана. Сбегали? Тогда можно продолжать повествование дальше.
Ну, значит, вот. Данила увидел развеселых голландцев и воспылал желанием учудить (он выбрал именно этот глагол) нечто подобное. Вот и купил коньки. И пусть Лидия Альбертовна не беспокоится, он уже сейчас неплохо зарабатывает, потому что помимо учебы есть у него свое дело, какой-никакой капиталец, рассчитывать в этой жизни ему, кроме как на себя, не на кого.
Лидия Альбертовна, кстати, приятно удивилась прагматической жилке своего "кавалера", ее-то Артемка ни о чем таком, кажется, и не задумывается. Сидит на родительской шее, постигает всяческие науки и обслуживать себя покамест не намерен.
Увидев полотно малого голландца, загоревшись идеей пойти на каток,
Данила не придумал себе компаньона и решил позвать с собой Лидию
Альбертовну, бред какой-то, потому что лично у него коньки уже есть, хорошие такие, фирменные, а вот у нее наверняка ничего такого не имеется. Он, между прочим, у Артема справки наводил, ну, так как, договорились-заметано, пойдем вместе на каток в выходные дни, если, разумеется, погода позволит?
Ну, не бред ли?
Так, долго ли, коротко, дошли они до главной площади, до центра города, где и должны разойтись подобру-поздорову в разные стороны: ему на северо-запад, в самый большой спальный район Чердачинска, а ей, соответственно, в другую сторону.
ТО, ЧТО МЫ НАЗЫВАЕМ ВЕСНА ()
Особая сытность (плотность) пасхальных яиц.
Кулич никогда не бывает свежим и вкусным: его покупают, как правило, заранее, перед заморозками. Пасху кулич встречает обветренный, похожий на зимние Танькины губы.