Более того, мы изначально (ещё до того, как сформулируем или поймём это) знаем, как станем относиться к этому новому знакомству, чем оно
"грозит" нашему внутреннему хозяйству, чем оно способно нас обогатить или же, напротив, обескровить.
Естественно, что подзатянувшееся молчание (в которое, как в тяжёлую, массивную раму, вплетались звуки кухни, едкий табачный дым, медленные взмахи ресниц: Макарова так плавно махала ими, словно хотела взлететь) прервал Дима Шахов. Искусство мхатовской паузы было ему недоступно – в Чердачинском Академическом сценическим временем дорожили: общественный транспорт переставал ходить в отдалённые районы рано, и о зрителе следовало заботиться серьёзным образом.
Иначе в следующий раз этот самый зритель просто не придёт.
– Между прочим, я читал кое-что, – сказал он весьма многозначительно. И было непонятно, относится ли его заявление к творчеству Бориса Акунина или же вообще к мировой литературе в целом. – И знаете, мне понравилось…
Отчего актёры, пытаясь играть, всегда кажутся глупее, чем они есть на самом деле? Потому что полнота переживания невозможна и игра всегда есть некая схематизация и упрощение?
На телевидении Макарова нормально общалась с Шаховым, он оказался хорошим партнёром при озвучании, кроме того, она не забыла, что именно он позвал её на эту работу. Но сейчас (да ещё при посторонних) хоть святых выноси.
– И слава богу, – облегчённо выдохнула Макарова. – Главное, чтобы на пользу…
– Как, как вы сказали? – неожиданно вздрогнул "Игорь" и пояснил: -
Кажется, где-то я уже слышал эту фразу.
Макарова удивлённо вздёрнула брови: вообще-то эту фразу она считала своей коронкой.
19.
– А она любит так выражовываться, – снова по-простому, по-актёрски, вставил свои пять копеек Дмитрий.
– Чудо – это то, что случается не с нами, так? – Незнакомец подмигнул Макаровой.
– Послушай, что ты хочешь этим сказать? – встрепенулся Шахов.
– А ты почему не с нами? – "Игорь" не сводил с Макаровой смеющихся, добрых глаз.
И, кажется, она успела к ним привыкнуть, как теперь говорит подрастающее поколение, "подсесть". Шахов решил набить себе цену.
– Между прочим, отвечать вопросом на вопрос не очень-то уж и вежливо…
– Между прочим, – незло, в тон Диме ответил "Игорь", – ты – единственный, кто знает и меня, и эту очаровательную даму. И очень невежливо, – тут он даже позволил себе назидательно повысить голос, – не представить нас друг другу.
– А давайте, что ли, – тоже глядя незнакомцу прямо в глаза, сказала
Макарова, – обойдёмся без посредников.
– Тем более, что они берут сильно большой процент, – засмеялся "Игорь".
– Ну, я так не играю, – обиделся Шахов. – Может быть, я и виноват.
Уж простите меня. – И комично прижал руки к груди. – Но мной двигали только самые лучшие побуждения.
– А мы и не сомневались. – Макарова картинно (картонно) наклонила голову.
Они словно бы разыгрывали финал комедии с переодеваниями, когда всё уже выяснилось, все разбиваются по парам и даже какой-нибудь второстепенный, дюже характерный Бригелла берёт под руку неожиданно подвернувшееся ему длинноногое счастье. Спектакль на всех парах бежит с горы, актёры торопятся выстроить последнюю мизансцену и отдаться прибою зрительской любви.
– Ну, раз вы во мне не нуждаетесь, я пошёл, – решил шантажировать их
Шахов.
Но Макарова ответила, не глядя (вышло даже немного грубо) в его сторону (это дежурная шутка у них на телеканале существовала такая,
Шахов её знал, конечно же, но вышло всё равно как-то зло).
– Вечером созвонимся.
И тут же переключила внимание на "Игоря", словно актёр растворился в клубах сценического дыма. Впрочем, кажется, всё именно так и произошло, потому что Дима Шахов исчез. Подняла вопросительные глаза на лысеющего мачо с ямочкой на подбородке и намечающимся пузом.
Тот протянул руку для знакомства.
– Игорь.
– Ма… Марина…
20.
Впрочем, и без всяких слов и представлений стало понятно, кто есть кто. Ещё какое-то время у Макаровой оставались некоторые сомнения, но Игорь не сдержался, намеренно выдал себя, своё смятение, обозвав
Марину "феей хлебных крошек и пузырьков минеральной воды…".
Ну, совсем как в той, заочной, переписке, случившейся у них на самом излёте зимы.
Сначала они пили общение друг с другом, словно шампанское, тут же пьянея и расширяясь, их точно прорвало, слова пузырились, лопались и щекотали эпидермис нежными прикосновениями. Оказалось, что у них много общего – в том числе и прошлого: в ход шли цитаты из писем, обрывки недодуманных тогда мыслей, Игорь с лёту цитировал полузабытый уже сериал "Опасная кровь", который, как выяснилось, иной раз он даже записывал на видеомагнитофон.
А теперь, немного смущаясь, объяснял Марине, что голос её настолько связан в его сознании с образом актрисы, игравшей сеньору Петренку, что ему сложно привыкнуть к его новой одежде – макаровской внешностью. Игорь объяснял, что долгое время голос этот был для него единственной ниточкой, дорогой, мостом к подлинной Марине, его загадочной, заочной Фее, поэтому он наполнился для него таким количеством самых разных смыслов, что…
Что нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что он, например, звучит не с телеэкрана, но вот так, запросто, из коралловых, алых губ
(Макарова кокетливо спрятала глаза и покраснела).
Марина и сама, честно говоря, представляла себе кого-то совершенно иного. Это очень интересное чувство: когда она увидела Игоря и осознала, что он – это он, прежние её грёзы растаяли, словно табачный дым, испарились, будто бы их никогда и не существовало.
Потом, чуть позже, она пыталась вспомнить, что же она себе представляла, когда думала о нём, и не могла восстановить картину собственного заэкранья.
21.
Всё верно: фантазия почти всегда опережает медленно переворачивающуюся с бока на бок реальность. Ещё не встретив человека, мы торопимся составить о нём собственное впечатление.
Поэтому самые лучшие встречи и знакомства – неожиданные, когда тебя застают врасплох и органы чувств вынужденно проявляют активность и бдительность. Во все иные случаи они спят или, точнее, дремлют и видят сны о том, что могло бы быть, если бы…
Мы выдуваем образы никогда не виденных людей из наших снов, фантазий, душевных склонностей и опыта всей предыдущей жизни.
Заочные собеседники просто обязаны оказаться не тем, кем мы их себе представили – такими они и возникнут: не хуже и не лучше надуманных, но – принципиально иными .