Скорпионы в собственном соку - читать онлайн книгу. Автор: Хуан Бас cтр.№ 28

Новая пробка была результатом столкновения автобуса с машиной. Легкий заработок для жестянщиков и страховых агентов, но оба транспортных средства стоят, занимая две полосы, потому образовался новый затор: и всем нам приходится двигаться по оставшемуся коридору.

Какой ужас… Я уже больше часа сижу в этом зловонном сундуке, постоянно созерцая морщинистый и поросший жесткими черными волосами, похожими на гвозди, затылок этого неизбежного и бесчувственного спутника моей одиссеи. У меня создается впечатление, что мы никогда не приедем, что я никогда не выйду из этого такси.

Проезжая мимо места аварии, мы видим, как два перепуганных водителя лупят друг друга по морде, хоть и без особого результата. Непонятно, что делает стоящий там представитель городской полиции – похожий на гномика из французских комиксов, – пытается развести неловких драчунов или собирать ставки на победителя у стада зевак?

– Ух ты, вот это мне нравится! Давай выбей из него дерьмо! Наподдай ему! Рогами! Засунь ему палец в задницу, а другой в рот и закрути ему внутренности! Поглядим-ка, убьете ли вы, двое, друг друга, если вам немного улыбнется удача! – кричит им мой чертов идиот с неожиданным весельем. – Это профессиональная деформация, я не могу этого избежать, – говорит он мне потом, и странно слышать такое культурное выражение из его уст, по виду уст неграмотного.

Преодолев препятствие, мы продолжаем свой путь. На следующем светофоре мы останавливаемся первыми. Я вижу среди людей, переходящих дорогу, Эпифанио и Власа, подхалимов-швейцаров из «Ла-Бильбаины». За недостатком чувства юмора они одеты одинаково: синий пиджак, серые, цвета маренго, брюки, белая рубашка и черный галстук. Как братики во времена франкизма, так одевала нас мама, Хосеми и меня, когда мы были детьми. Я все еще с удивлением вспоминаю наши идентичные и ужасные бежевые летние пальтишки.

Я высовываю голову в окно и подаю голос, чтобы поздороваться с этими психопатами, но они меня не видят и не слышат.

У меня не только пропала тревога, но вместо нее явилось довольно сильное ощущение благополучия, столь же физического, сколь и морального.

Это любопытно.

Это очень странно.

Улица Автономии никогда не казалась мне такой длинной.

Но вернемся к воспоминаниям.

Я прервал свое чтение в «Карте полушарий», чтобы задуматься на минутку над этой необыкновенной автобиографической историей.

Мне казалось невероятным, что человек, которого я знал или думал, что знаю, с которым мы вместе создали «роллс-ройс» среди баров авторских закусок, воплощение капитана Хаддока, в общем, мой друг, – это тот самый человек, что прожил столь необычайную цепь событий, причем в такой мрачной роли.

Я не знаю, где проснулся и через какое время.

Я использую слово «проснуться» просто для удобства. В действительности проснулся только мой мозг, способность думать. Я находился в абсолютной черноте или пустоте, как вам больше нравится, и не имел никакого представления о своем теле, не осознавал его, не знал, владею ли я им по-прежнему.

Работали только два чувства, и они пассивно связывали меня с миром: слух и обоняние.

Таким образом я узнал, что нахожусь в больнице, в коме; так определил мое состояние врач с пропитым голосом, говоривший с моей матерью. Его нельзя было назвать образцовым дипломатом.

– Видите ли, сеньора, он может проснуться тотчас же, через неделю, через год… или не сделать этого никогда. Говоря популярным языком, яд оказал на его организм очень необычное действие, и последствия невозможно предвидеть… А если он проснется, вполне вероятно, он не будет знать, кто он такой, или превратится в совсем другого человека… В некоторых случаях продолжительной комы, например, они обо всем забывают, даже разучиваются говорить и одеваться… Или наоборот: выучивают арамейский… Хотите, я скажу вам чистую правду? Что бы там мы из себя ни строили, а ведь на сегодняшний день мы ни малейшего представления не имеем о том, как функционирует мозг.

Рыдания моей матери огорчили меня почти так же сильно, как перспектива, обрисованная этим болваном. Я потерял ощущение времени.

Впервые в жизни я скучал по отцу. Я ни разу не слышал его голоса с тех пор, как пришел в сознание, и это было странно.

Мое недоумение рассеял разговор между матерью и одной из немногих общительных соседок из Альсо, которая пришла навестить меня.

Мой отец умер 10 августа, в тот самый день, когда я впал в кому.

Он доел на кухне отравленных кальмаров, которыми пренебрег Франко.

Охрана Франко сделала поверхностные выводы и арестовала хозяев харчевни Арансади и весь персонал.

Много лет спустя я узнал, что женщина, которую Франко назвал Ампаро, продолжает находиться в тюрьме, а ее мужа расстреляли. Новые невинные жертвы неудавшегося опереточного убийства, которое, кстати, сохранили в секрете.

С горькой мысленной улыбкой я вспомнил кривляння моего дяди Пачи, когда он принимал яд и противоядие, и как я тоже попробовал это плацебо.

Противоядие, которого, разумеется, никогда не существовало.

Было ясно, что, задумав свой план, он решил пожертвовать мною.

Я был приемлемой потерей; цель оправдывала уничтожение средства.

Моя смертельная ненависть к Пачи Ираменди родилась в тот момент откровения, и, не считая сладкой передышки длиной в пять лет, она не переставала питаться и крепнуть на протяжении четверти века.

Полагаю, что эта ненависть, вскоре распространившаяся и на остальных пятерых заговорщиков, утишила мое желание умереть, чтобы освободиться от этого жестокого бессилия, и его заменила собой жажда вернуться однажды в мир, чтобы иметь возможность отомстить им всем.

Мое умственное состояние было нормальным: я размышлял так же, как всегда (так мне казалось). Я не проснусь, как говорил этот врач, превратившись в инопланетянина или в растение; я проснусь с твердым убеждением: казнить этих шестерых бесчеловечных сукиных детей; сделать из этого задачу и двигатель моей жизни. Эта навязчивая идея разложила мою душу.

Мне удалось выйти из этого ничто, полного запахов и звуков, только по прошествии тринадцати лет, трех месяцев и пяти дней. Если быть точным, 21 ноября 1975 года. Насмешка судьбы: на следующий день после смерти диктатора.

Во время этих длительных мучений, которые украли у меня лучшую часть жизни и которые были худшей из психических пыток, я сошел с ума.

Из больницы меня перевезли домой, на ферму в Альсо, чтобы уложить меня в кровать в моей комнате (запах простыней и моей комнаты ни с чем нельзя было спутать).

Туда приходил навестить меня дядя Пачи в сопровождении Кресенсио Аиспуруа, иезуита.