Эвервилль - читать онлайн книгу. Автор: Клайв Баркер cтр.№ 151

Она съездила в местный супермаркет, купила кофе, молока, пирожков, персиков и бутылку водки (хотя после своего воскрешения еще ни разу не прикасалась к спиртному), потом вернулась и навела порядок (включила отопление, чтобы прогреть промерзший дом, выбросила испорченные продукты из холодильника и мусор, проветрила кухню), а потом села и принялась знакомиться с работой Грилло.

Она никогда не была адептом новых технологий, так что на изучение необходимых операций у нее ушло два дня. Разбиралась она с ними медленно и осторожно, чтобы не стереть какой-нибудь драгоценный файл. Ей помогали шпаргалки, которые Грилло прикрепил, прилепил и приколол к компьютерам, мониторам и стеллажам. Без них Тесла бы не справилась.

Освоив систему и разобравшись с методологией, она перешла к сообщениям. Их оказалось тысячи, и группировались они по файлам. Часть файлов называлась просто — «Летающие тарелки», «Видения ангелов», «Животные-предсказатели». Другие же Грилло окрестил с присущим ему мрачным юмором, и Тесле пришлось просматривать содержимое, чтобы понять смысл названий. «Всепожирающая песнь», «Зоологический пардон», «Враждебная Венера», «Ни тут, ни там», «Прощай, канарейка» и так далее. Список был длинный.

Скоро она поняла, почему Грилло собирал и накапливал эти сведения, но никогда не предавал их гласности. Он не делал различий между самым мелким отклонением от нормы и катаклизмом, между неопровержимым фактом и дурацкой сплетней. Грилло относился к ним, как любящий родитель, он не хотел выбирать между одним чадом и другим и потому находил место для всех.

Тесла открывала страницу за страницей, пытаясь разгадать тайну Рифа. Нетерпение ее росло, а пока она разбиралась, сообщения приходили десятками.

От женщины из Кентукки: она уверяла, будто ее дважды изнасиловали некие «Высшие», а теперь они двигались на юг-юго-восток в направлении границы штата, где завтра утром на рассвете их «можно будет увидеть в виде желто го облака, похожего на двух ангелов, связанных спиной к спине».

От некоего доктора Турнье из Нью-Орлеана: он хотел поделиться своими соображениями относительно того, что причиной многих заболеваний является неспособность говорить на «истинном языке» и что он сумел вылечить более шестисот больных с помощью восстановленного им древнего языка насков.

Из ее родной Филадельфии пришло совсем бредовое сообщение от человека, подписавшегося «Кокатрис»: он (Тесла была уверена, что автор мужчина) извещал, что в ближайшую среду он воссияет во славе, и уцелеют лишь слепые…

Подобно атеисту, запертому в библиотеке Ватикана, она три дня билась с Рифом, пытаясь найти ключ к его тайне. Смеялась, сердилась, но вновь и вновь открывала файлы и изумлялась собранной информации. Даже когда Теслу одолевала усталость, ее не покидала робкая надежда, что, если как следует постараться, среди этого мусора можно отыскать настоящую драгоценность — информацию об Искусстве и об Над. Хотя все чаще ей казалось, что в таком зашифрованном виде она ее не узнает.

Наконец на пятый день к вечеру она сказала себе: остановись, если не хочешь спятить, как эти информаторы. Выключи-ка машинку, девушка. Давай, выключи.

Она пролистала еще раз перечень посмотренных файлов и собралась вырубить компьютер, как вдруг ее внимание привлек один заголовок.

«Конец пути», — гласил он.

Наверняка он уже попадался ей на глаза, но Тесла не обращала на него внимания, а теперь он ее поразил. Так называлась последняя неопубликованная статья Грилло, репортаж из Паломо-Гроува. Грилло сам предлагал Тесле использовать такой заголовок — вполне подходящий, по его мнению, для дешевого независимого фильма. Скорее всего, это совпадение, но Тесла открыла файл в твердой уверенности, что он будет последним.

На экране появились строчки, и сердце у Теслы заколотилось.

«Тесла, — писал Грилло, — надеюсь, это ты. Потому что, если ты читаешь это — кто бы ты ни был, — значит, меня нет в живых».

Этого она ожидала меньше всего, однако прочла и почти не удивилась. Грилло знал, что умирает. Пусть он ненавидел прощания, но прежде всего он был журналистом. Он не мог уйти, не оставив последнего репортажа для единственного читателя.

«Сейчас уже середина июня, — писал он, — и последние две недели я чувствую себя дерьмовее некуда. Врач мой говорит, что в жизни не видел, чтобы процесс шел с такой скоростью. Он хочет, чтобы я заново прошел обследование, но я ответил, что лучше потрачу время на свои дела. Он спросил, чем я занимаюсь, и мне пришлось соврать: сказать, что пишу книгу. Не мог же я рассказать ему про Риф, (Знаешь, это странно. Печатаю и представляю себе, как ты сидишь тут, Тес, читаешь мои слова и мысленно слышишь мой голос.)»

Она слышала его. Слышала ясно и отчетливо.

«Я уже пробовал писать, когда в первый раз узнал сбой диагноз. Вряд ли из этого могла получиться книга, но я стал записывать кое-какие воспоминания, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть на бумаге. И знаешь что? Выходили сплошные штампы. Я писал о том, какой была на ощупь мамина щека, как пахли отцовские сигары, писал про лето, проведенное в Северной Каролине в Чейсл-Хилле, про Рождество у бабушки в Мэне, — но все это уже описали в миллионе других мемуаров. Мои воспоминания не потеряли ценности для меня, но писать я бросил.

Тогда я подумал: ладно, напишу о том, что случилось в Троуве. Не только про Кони-Ай, но и про Эллен (я часто о ней думаю в последнее время), про ее Филиппа (не помню, видела ты его или нет), про Флетчера, про все. Но и это я забросил к чертям. Только я увлекался работой, как приходило сообщение от очередного мудака — то про ангелов 6 НАО, то про говорящих скунсов; а когда я возвращался в свой файл, слова уже были вроде остывшей котлеты. Холодные и безвкусные.

Я подгонял себя изо всех сил. Вот, говорил я себе, сижу здесь, мастер слова, и не могу описать реальное происшествие из реальной жизни, не могу заставить слова зазвучать; а эти сумасшедшие строчат и строчат, хотя все, о чем они пишут, существует только в их больном воображении.

Потом я начал понимать почему…»

Тут Тесла подалась вперед, как будто перед пей и впрямь сидел Грилло и они спорили за рюмкой водки, а теперь он собирался пустить в ход решающий аргумент.

— Ну давай, говори, Грилло? — прошептала она монитору. — Почему?

«Я не хотел писать правду. Я хотел писать только про то, что случилось со мной. Нет, и это не так; я хотел написать про то, что я помнил. Я стирался быть точным и во имя этой точности мешал самому себе, держал себя за руку.

На самом деле теперь не важно, что тогда произошло в Т1аломо-Троуве. Важна лишь история, которую люди будут рассказывать.

Сейчас, когда я пишу тебе, мне кажется, что все это бессмысленно, все это лишь фрагменты. Возможно, ты суме ешь связать их воедино.

Я уверен: если бы я сумел, рассказать, какой была мамина щека, как мы провели Рождество в Мэне, как выглядела Эллен или Флетчер, откуда я знаю про говорящих скунсов, про всякую мелочь и дребедень, про все, что видел и слышал, то они стали бы еще одной написанной страницей, стали бы частью меня, и тогда было бы не важно, умру я или не умру, потому что я сам стал бы частью того, что всегда было и всегда будет. Связующим звеном.