— И я пойду с тобой обратно в Б'Кетер Саббат. Хорошо?
— Я буду рад твоему обществу. Но зачем тебе идти в го род?
— Кораблей нет. Я встретил тебя в десятитысячной толпе. И ты можешь сделать то, что не могу я.
— Убить Ноя.
— Ты сам сказал это, Африка. Не я, а ты.
3
В караване, спустившемся с крутого холма от дома на Каннинг-стрит, было девять человек Феба и Муснакаф шли пешком; четверо носильщиков несли Мэв О'Коннел в удобном паланкине, и еще двое до зубов вооруженных людей сопровождали их — впереди и позади. Феба удивилась этому, и Муснакаф пояснил:
— Настали опасные времена. Кто знает, что может случиться?
— Иди со мной рядом, — попросила ее Мэв, когда они двинулись в путь. — Пора выполнить твою часть сделки. Рас скажи мне о Косме. Впрочем, нет. Расскажи о городе.
— Сначала я задам один вопрос.
— Какой?
— Почему вы выдумали именно Ливерпуль, а не новый Эвервилль?
— В Ливерпуле прошло мое детство, полное надежд. У меня сохранились о нем хорошие воспоминания. Про Эвервилль я этого сказать не могу.
— Но вы все равно хотите узнать о нем?
— Хочу.
Не зная, какой именно аспект эвервилльской жизни интересует Мэв, Феба начала рассказывать обо всем подряд. О фестивале, о проблемах с почтой, о библиотеке, о Джеде Джилхолли, о закусочной Китти, о старой школе и хранившемся там архиве, о канализации…
— Погоди, — остановила ее Мэв. — Вернись немного назад. Ты что-то сказала про архив.
— Да.
— Это касается истории города?
— Да.
— А ты знакома с документами?
— Не очень, но…
— Тогда странно, что ты меня не знаешь. — Феба промолчала. — Скажи, что там говорится об основании города?
— Я точно не помню.
Внезапно Мэв завопила:
— Стойте! Все остановитесь! — Караван замер на месте. Мэв наклонилась в своем кресле и поманила Фебу к себе: — Послушай-ка. Я думала, что мы заключили сделку.
— Так; и есть.
— Так почему же ты не хочешь сказать мне правду?
— Я… я не хотела вас огорчить.
— Матерь Божья, но разве это огорчение?
Она принялась расстегивать ворот платья. Муснакаф заикнулся было о холоде, но Мэв смерила его таким взглядом, что он тут же замолчал.
— Смотри, — сказала она и открыла перед Фебой свою шею, которую опоясывал побелевший от времени рубец. — Знаешь, что это?
— Это напоминает, похоже, кто-то хотел вас повесить.
— Они и повесили. Оставили меня болтаться на дереве рядом с мужем и сыном.
— Что? — Феба была потрясена.
— Они ненавидели нас и хотели от нас избавиться. Муснакаф! Застегни мой воротник! — Пока он выполнял приказ, Мэв продолжила: — У меня был очень странный сын, он не любил никого и ничего. Меня он тоже не любил, как и отца. Постепенно люди стали ненавидеть его в ответ. И поскольку у них появилась причина вздернуть его, они сделали это, а заодно вздернули и моего бедного мужа. Видишь ли, Кокер не был человеком, он пришел в ваш мир, чтобы спасти меня, и жил по его законам, но люди все равно чувствовали, что он не похож на них. А я… — Мэв отвернулась и посмотрела на город, раскинувшийся внизу.
— Что вы?
— Я была тем, что они хотели забыть. Я была в начале… нет, не так. Я была началом. Была Эвервиллем, как будто его построили из моих костей. И Браули, Джилхолли, Хендерсонам и прочим отцам города не хотелось вспоминать об этом.
— И они убили вас за это?
— Они закрыли глаза. На убийство.
— Но почему же вы не умерли?
— Ветка сломалась. Все просто. Моему бедному Кокеру так не повезло. Его ветка была крепкой, и, когда я очнулась, он уже остыл.
— Какой ужас
— Я никогда никого так не любила, как его.
Пока они говорили, Феба почувствовала, что земля начала дрожать. Муснакаф, очевидно, тоже это почувствовал и с тревогой в голосе обратился к Мэв:
— Может, лучше не говорить об этом? Хотя бы не так громко.
— Оставь! Он не посмеет тронуть меня. И не говори, что он не знал правды.
Феба не могла понять, о чем они, но решила не лезть с вопросами.
— А ваш сын? Что случилось с ним?
— Его растерзали звери. Похоже, он оказался вкуснее меня и Кокера. — Она немного помолчала. — Ужасно говорить так про плоть от плоти своей, но мой сын все равно не про жил бы долго.
— Он болел?
— Головой. И сердцем. Что-то в нем не заладилось с самого начала, и я даже думала, что он умственно отсталый. Я пыталась воспитывать его, но не очень успешно. Мне кажется, в нем жило зло. Очень большое зло. Пожалуй, лучше, что он умер. А у тебя есть дети?
— Нет, — ответила Феба
— Считай, что тебе повезло.
Потом, внезапно сменив тон, Мэв крикнула носильщикам:
— А ну, живей! — И караван поспешил вниз по уступам холма.
Пока Феба гостила в доме у Мэв, состояние моря сновидений существенно изменилось. Корабли в порту уже не стояли мирно на якорях, а рвались с них, как испуганные кони у коновязи. Маяки у входа в гавань были потушены яростью волн.
— Я начинаю опасаться, что не смогу выполнить свою часть сделки, — сказала Мэв Фебе, когда они спустились с холма.
— Почему?
— Посмотри сама. — Мэв указала на берег, о который разбивались волны высотой в десять — двадцать футов. — Не думаю, что мне удастся поговорить с шу.
— Кто такие шу?
— Объясни ей, — велела Мэв Муснакафу. — А вы поставь те паланкин. — Носильщики поспешили выполнить приказ.
— Вам помочь? — засуетился Муснакаф.
— Не надо. Лучше просвети ее, хотя, видит бог, мы опоздали.
— Объясните мне, кто такие эти шу.
— Не «кто», а «что». — Взгляд Муснакафа был устремлен на госпожу. — Что она делает?
— Мы, кажется, разговариваем, — напомнила Феба. Этот тип, звякавший своими колечками, словно испытывал ее терпение.
— Она что-нибудь сломает себе!
— Я что-нибудь сломаю вам, если вы не объясните мне, в чем дело. Так шу — это…
— Проводники душ. Частица Создателя. А может быть, и нет. Вам достаточно? — Он устремился на помощь госпоже, но Феба схватила его за руку.
— Нет. Мне недостаточно.
— Отпустите меня!
— Не отпущу.
— Я требую! — воскликнул он и погрозил пальцем, усеянным кольцами. — У меня есть дела поважнее, чем… Что это?