Дорога - читать онлайн книгу. Автор: Александра Маринина cтр.№ 78

– А все эта ваша перестройка. – Николай Дмитриевич поднял палец в назидательном жесте. – Вот до чего докатились! Доперестраивались! Царскую семью в кино показывают, лучших актеров приглашают, чтобы Распутина и Николая Второго сыграли! Разве народные артисты должны этих выродков играть? Они должны играть героев, пусть не нашего времени, пусть прошлого, но героев, чтобы прививать людям, и в первую очередь молодежи, чувство гордости за свою страну. А это что? Одно кино про царя, другое – про ужасы войны вместо героизма советского солдата, третье – вообще непонятно про что, хотя главный герой в милиции работает, никакой героики, никакого подвижничества, ни малейшего самопожертвования во имя Родины. Разве такими фильмами народ воспитаешь?

В том году на экраны страны вышли «Агония», «Иди и смотри» и «Мой друг Иван Лапшин». Оказывается, Николай Дмитриевич видел эти фильмы, и Родислав снова подивился тому, насколько активен Головин и до какой степени ему все интересно. Сам Родислав нашумевших картин не видел, он вообще в кино почти никогда не ходил, и ему казалось, что уж генерал-пенсионер и подавно не посещает кинотеатры, все больше перед телевизором просиживает.

– Но говорят, что фильмы хорошие, – осторожно заметил он.

– Хорошие, – подтвердил тесть. – Очень хорошие. В этом-то вся и беда. Я, знаешь, Родька, когда после «Иди и смотри» домой вернулся, три дня с валокордином просидел, спать не мог – до того разволновался. Талантливо снято, талантливо сыграно, тут спорить не о чем. Но вот я все думаю: а зачем? Для чего нужно такое кино? Чему оно может научить? Какие нравственные проблемы помогает решить? Или вот «Иван Лапшин» – я смотрю его и понимаю, что мне показывают настоящую жизнь, повседневную, обыкновенную, и правдиво показывают. Но зачем? Где нравственная идея? Мы коммунизм строим, а как такое кино может помочь его строить? И вот начал я сомневаться: а может, я чего-то не понимаю? Ведь все эти фильмы снимали люди умные, глупым бы не доверили. Значит, для чего-то все это нужно. Но вот для чего?

– Так вы же сами сказали, что фильмы правдивые. Значит, их снимали для того, чтобы рассказать людям правду и о царской семье, и о войне, и об обычной человеческой жизни. Разве этого не достаточно?

– Правду? – Николай Дмитриевич проподнял брови. – А всегда ли она нужна, эта правда?

– То есть как?! – изумился Родислав.

Он даже сам не понял, чего больше было в его восклицании: испуга или удивления. Уж чего-чего, а подобных слов от своего тестя он никак не ожидал. Что это? Сигнал о том, что Николай Дмитриевич готов к переменам, или тонкий, но жесткий намек на то, что ему известна правда о Родиславе и его двойной жизни, но он молчит, чтобы не наносить удар дочери?

– В правде должен быть смысл, она должна учить и воспитывать, она должна вести человека к светлому будущему. А если она этим задачам не отвечает, если она приводит к тому, что человек отчаивается и опускает руки, то она не нужна. Так я думал всю жизнь. До последнего времени. А теперь вот засомневался. Не знаю, Родька, не знаю. – Николай Дмитриевич сокрушенно покачал головой. – И с перестройкой этой вашей не могу решить, плохо это или хорошо. С одной стороны, старые кадры меняют на новые – это плохо, потому что снимают опытных руководителей, крепких хозяйственников, которые уже принесли стране много пользы и еще принесли бы. Но, с другой стороны, новый человек придет и посмотрит на ситуацию свежим взглядом, глядишь – и заметит то, чего прежний руководитель по привычке не замечал, заметит и исправит, и дела пойдут на лад. А с третьей стороны если посмотреть, то получается, как у нас в органах внутренних дел: пришли непрофессионалы и все развалили. Новые руководители новые порядки завели, вон, глянь-ка, с пьянством борьбу устроили, водка в два раза подорожала, да и ту теперь только с двух часов дня продают, толкового начальника могут снять с должности за то, что на собственном дне рождения он рюмку выпьет. Это куда годится?! Я всю войну прошел, и таких, как я, в стране миллионы, для нас рюмка водки – это все равно что кусок хлеба. И крупные руководители сегодня почти все участники войны. Что же их, снимать за эту несчастную рюмку? А с Арбатом что вытворили? Самое сердце Москвы, там старый московский дух живет, дышит, дает людям утешение, и туда пустили торговцев каких-то, спекулянтов, прохиндеев, уродов, которые играют чудовищную музыку и пляшут свои бешеные танцы. Что, скажешь, это хорошо? Плохо это, Родька. Но если с другой стороны посмотреть, если руководство страны объявляет, что надо перестраиваться, думать и действовать по-новому, значит, ему небезразлична судьба страны, оно хочет прогресса, оно хочет, чтобы было лучше, чтобы мы коммунизм быстрее построили. Это хорошо. В общем, сомнения меня одолевают.

Родислав, хорошо владевший ситуацией с хищениями социалистической собственности, понимал, что тесть в значительной мере идеализирует партийное и государственное руководство, оттого и сокрушается сменой старых кадров. С давних пор Родислав был приучен к тому, что Головину нельзя говорить ничего, что может его огорчить или рассердить, потому в беседах и даже в спорах он зачастую не прибегал к поистине убийственным аргументам, которые могли бы поколебать точку зрения генерала. Но сейчас он решил, что можно рискнуть, тем более имея в виду главную цель – склонить отца Любы на сторону Тамары и ее мужа.

– А вы знаете, до какой степени проворовались эти старые партийные кадры? – начал он, бросаясь, словно в омут, в опасную тему. – Еще когда я работал следователем, мне постоянно давали по рукам, как только я пытался возбудить дело о том, например, что секретарю райкома дали на крупной стройке отличный цельный кирпич для строительства дачи, а потом фальсифицировали документы, чтобы провести этот кирпич как битый. Да, многие из них взяток деньгами не брали, поэтому нам не за что было их привлекать к ответственности, но сколько они брали услугами – вы это можете подсчитать? Иная такая услуга дороже любых денег стоит, вам ли не знать.

Родислав подробно и со знанием дела описывал Головину и злоупотребления партийных и советских руководителей, и те услуги, которые «дороже любых денег», как будто его тесть жил в башне из слоновой кости и ничего этого не знал.

– Поэтому, может быть, даже лучше, что старые кадры снимают, – заключил он. – Давно пора это сделать.

– Может быть, может быть, – задумчиво протянул тесть. – Только на кого их менять – вот в чем вопрос. Есть у тебя гарантия, что новые окажутся лучше? А то как у нас получится.

Под словами «как у нас» Головин подразумевал милицию и систему МВД в целом. Родислав решил выдвинуть еще один аргумент:

– А Афганистан? Ведь новое руководство приняло решение о необходимости вывода войск оттуда. Вы же не будете спорить с тем, что это правильное решение. Тут двух мнений быть не может, это однозначно правильно. И это говорит в пользу Горбачева и его команды. Ведь сколько мальчишек в этом Афгане положили!

– А что хорошего в выводе войск?! – внезапно взъярился Николай Дмитриевич. – Что в этом правильного? Верно ты говоришь, мальчишек много положили, еще больше калеками и инвалидами остались, и все ради чего? Цели-то мы не достигли, сколько жизней угробили – и теперь уползем, поджав хвост, как нашкодившие псы. И братскому афганскому народу не помогли, и собственные стратегические задачи не решили. Афганистан – это подбрюшье нашей страны, и если мы не одержим там победу, то американцы разместят там свои ракеты. Нам это надо? Нет, как хочешь, а я это решение не одобряю.