Вдоль по радуге - читать онлайн книгу. Автор: Лора Брантуэйт cтр.№ 8

— Ах ты сам понял? — Кэтрин начинала кипятиться не на шутку. Меньше всего на свете она хотела этого разговора. Но разговор нужен, необходим, жизненно важен для Тома, потому что если он не случится, то мальчик всю жизнь будет чувствовать к отцу смесь обиды и ненависти, а этого нельзя допустить, ни в коем случае нельзя! — А скажи-ка мне, пожалуйста, как ты до этого дошел?

— Он тебя обижает.

— Неправда.

Он меня не обижает. Он меня пугает, загоняет в ловушку, в клетку, хочет, чтобы я всегда, всю жизнь сидела в клетке, хочет сделать из меня не-меня. Но он меня не обижает. Он хочет меня уничтожить.

— Правда! Я же не маленький, мам! Ты думаешь, я не понимаю, почему мы уехали из дома?

— Нет, не понимаешь, — твердо сказала Кэтрин. — И ты маленький, вот именно, ты — маленький, Том! Сколько тебе лет, ты помнишь? Сколько?

— Девять.

— А папе — тридцать шесть, Том. Это в четыре раза больше. Это на двадцать семь лет больше. Ты еще не знаешь, что такое двадцать семь лет. Ты столько не жил. Вот проживешь — примерно поймешь. А пока — не понимаешь. Но это много, Том. Он уже был взрослым мужчиной — а тебя еще даже не было на свете. И что ты возомнил о себе? Что ты имеешь право его судить? Называть его злым? Лезть в наши дела? Тоже мне, защитник нашелся! К твоему сведению, я старше тебя на двадцать один год. Это почти так же много, как двадцать семь. И я вполне в состоянии разобраться со своими проблемами сама!

Том плакал, тихо и надрывно, но не уходил. У Кэтрин щемило сердце от его всхлипов, от дрожи худеньких плечиков: все-таки он еще такой ребенок… Но ей очень хотелось, чтобы Том усвоил урок отношения к отцу. Как бы там ни было, как бы ни сложилась их жизнь, он должен уважать отца, чтобы быть мужчиной. По справедливости, Том видел от Дэвида только хорошее. Так пусть же будет благодарен человеку, который его растил и воспитывал. Меньше всего Кэтрин хотела, чтобы ее сын вырос неблагодарным, никого не уважающим, незрелым выскочкой, который мнит себя выше и лучше отца. Их с Дэвидом дела — это и правда их дела. А у Тома должны быть отец и мать. Хотя бы «в голове». Даже если папа с мамой, даст Бог, никогда больше не встретятся.

Том не выдержал: прижался к ней и заплакал еще громче. Кэтрин почувствовала, что у него словно лопнул в душе нарыв, долго и мучительно болевший. Хорошо. Очень хорошо. Пусть дурное уходит, вымываемое слезами.

— Ну, мальчик мой, милый мой, ты поплачь и выздоравливай, слышишь? — приговаривала она, гладя его по голове и взмокшей спине.

— Мам, неужели… мы больше… никогда не увидим папу? — с трудом проговорил Том.

— Я не знаю, хороший мой.

— Я так… скучаю по нему…

Лучше бы он этого не говорил. Кэтрин показалось, что у нее сейчас разорвется что-то в груди. Такая адская боль…

— Понимаю, Том. Понимаю. Мне сложно ответить на твой вопрос. Жить вместе мы с папой больше не можем. Я объясню тебе чуть позже почему. Но я уверена, что, когда ты вырастешь, ты его найдешь, встретишься с ним, поговоришь… И это будет уже совсем другая история о совсем других отношениях.

— Так будет? — с надеждой спросил Том.

— Так будет, — подтвердила Кэтрин и затаила в душе короткую, но пылкую молитву: Господи, сделай так, чтобы это не было ложью! Пожалуйста, Господи!

И, Господи, если ты меня слышишь, пожалуйста, дай мне силы, хотя бы еще чуточку силы! Я никогда не думала, что мне придется воспитывать сына одной. А это трудно, так трудно, Боже…

Кэтрин не помнила, когда именно ее семейная идиллия превратилась в кошмар. Это произошло как-то постепенно, незаметно. Как будто Дэвид с легкой улыбкой занимался каким-то своим делом — мастерил что-то, — и обходил ее с той и с этой стороны, ободряюще подмигивал, молчал, чтобы не помешать ей заниматься медициной, а иногда говорил о важных вещах и о пустяках, смешил ее, сладко-сладко целовал, а потом р-раз! — и она обнаружила, что построил он клетку, клетку вокруг нее, крепкую, добротную, не разогнуть прутьев, не вышибить с разбегу дверь.

Сначала она безмерно удивилась, а потом безмерно испугалась.

Но только ее чувства уже ничего не значили.

Наверное, вся эта драма начала разыгрываться в его голове задолго до первого разговора, от которого веяло безумием ревности. Да, она замечала, что, если кто-то из его друзей бывал с ней улыбчив и любезен, Дэвид всерьез ссорился с ним, а потом этот человек постепенно исчезал из их круга общения. И он всегда проявлял болезненный интерес к ее окружению, недолюбливал ее коллег-мужчин и выражал глухое недовольство, если она с восторгом говорила о чьих-то успехах, будь то даже успехи ее пожилого научного руководителя профессора Роунсона.

Но завязкой послужил тот самый разговор, после которого Кэтрин впервые ушла плакать в ванную.

— Ты красавица, Кэтти. Настоящая красавица, — сказал ей Дэвид и задумчиво провел пальцем по ее щеке, шее, изящной ключице, скользнул к еще разгоряченной после ласк груди. Это было воскресенье. Они лежали на кровати, разморенные послеполуденной жарой и долгими занятиями любовью. — Драгоценность, жемчужина, чистой воды изумруд в филигранной оправе. А еще ты гениально умная красавица. И это делает тебя редкостью из драгоценностей. Я нашел тебя, я разглядел тебя под слоем пыли, в которой ты скрывалась. Ты моя. Слышишь? Ты — моя. По праву. И я вовсе не хочу, чтобы мою драгоценность трогал кто-то еще.

— Но, Дэйв, я же люблю тебя! — Она перевернулась на бок и ткнулась носом ему в плечо, коснулась губами солоноватой от пота кожи. Его запах до сих пор заставлял ее забыть обо всем, кроме самых простых вещей: что она самка, а он самец и что продолжение рода бывает важнее жизни. — Я сама никому не дамся в руки. Неужели ты не веришь мне?

— А разве драгоценности не все равно, кто ею владеет?

— Нет! — Кэтрин не понимала, к чему он клонит и что именно пытается сказать ей, но ей это уже не нравилось, чертовски не нравилось, так, что внутри, в животе, скручивался тугой узел — страх.

— Ах, ну да. Есть тысячи мужчин богаче меня. Красивее меня. Сильнее меня. Моя драгоценность хочет найти более достойного хозяина?

Он глядел на нее с холодным прищуром, и Кэтрин поразилась: она видела уже этот взгляд, но всегда он адресовался кому-то еще, кому-то из чужих, неприятных людей, врагов, которых нужно обойти или убить. А теперь вот — ей. Ну надо же!

— Я не камень, Дэйв, не тщеславный холодный камень, живая женщина, у меня есть ум и сердце! И они говорят мне, что я очень-очень тебя люблю. Правда, Дэйв. — Кэтрин готова была разреветься.

— Ты живая женщина, это верно. Но мозг и сердце — это не единственные органы, которые скрываются под относительно тонким слоем твоих кожи, мышц и костей. И я помню, что иногда эти самые другие органы могут говорить громче других… — Дэвид недвусмысленно погладил ее между бедер.