«Какая философская пропасть, — подумал Морган, отщипывая кусочки восхитительного на вкус плода папайи, — прячется за этим простым заявлением!..» Для него пустой желудок был бы лишь неприятным раздражителем, препятствующим всякой мыслительной деятельности. Награжденный от природы хорошим здоровьем, инженер никогда не противопоставлял друг другу мозг и тело, да и не видел в том нужды для любого нормального человека.
Пока Морган вкушал экзотический завтрак, Маханаяке Тхеро извинился и две-три минуты колдовал над пультом связи; пальцы настоятеля порхали над клавиатурой с поразительной быстротой. Экран, где вспыхивали ответы, был у Моргана на виду, и вежливость заставила его отвернуться. Взгляд его поневоле упал на голову Будды. Пожалуй, это все-таки была настоящая скульптура — постамент отбрасывал на стену слабую тень. Хотя и тень ничего не доказывала. Постамент мог оказаться подлинным, а голова — фантомом, спроецированным аккуратно и без зазора; трюк достаточно широко распространенный.
Так или иначе, это было произведение искусства: подобно Моне Лизе, оно отражало душевное состояние зрителя и в то же время накладывало на душу свой отпечаток. Но Джоконда смотрела на мир открытыми глазами, хоть и неизвестно куда. А глаза Будды были совершенно слепыми — пустые колодцы, где человек мог и потерять разум, и обрести вселенную.
На губах Будды играла улыбка еще более загадочная, чем улыбка Джоконды. Да и улыбка ли — или только обманчивое впечатление улыбки? Вот и она исчезла, а на смену ей пришло выражение сверхчеловеческого покоя. Морган не мог отвести глаз от этого гипнотического бесстрастия, и лишь знакомый громкий шелест бумаги, донесшийся с пульта, вернул его к реальности — если, конечно, можно назвать монастырскую обстановку реальностью…
— Мне подумалось, что вам будет приятно сохранить память о сегодняшнем визите, — произнес Маханаяке Тхеро.
Принимая предложенный листок, Морган прежде всего подивился тому, что это плотный, музейного вида пергамент, а не заурядная бумажка, какую не жалко выбросить через два-три часа. Потом он увидел, что не понимает ни слова: кроме нескольких маленьких буковок и циферок — архивного индекса в левом нижнем углу, остальная поверхность листа была заполнена витиеватыми завитушками, в которых он уже научился узнавать буквы тапробанского алфавита.
— Благодарю вас, — ответил Морган, постаравшись вложить в два слова как можно больше иронии, — Не откажите в любезности объяснить, что это такое.
Хотя он уже и сам все понял: юридические документы независимо от языка и эпохи хранят определенное «родовое» сходство.
— Копия договора между королем Равиндрой и верховной сангхой
[54]
, подписанного в праздник весак восемьсот пятьдесят четвертого года по вашему календарю. Договор дает нам право владения монастырской землей навечно. Силу этого документа признавали даже иноземные захватчики.
— Каледонцы и голландцы, насколько мне известно. Но не иберы.
Если Маханаяке Тхеро и удивился основательной подготовке Моргана к разговору, то не выдал этого даже движением брови.
— Ну, иберы просто не признавали никаких законов, в особенности когда дело касалось иных религий. Надеюсь, вы не являетесь приверженцем взгляда, что право всегда принадлежит сильному?
Морган заставил себя улыбнуться.
— Ну что вы, — ответил он. — Разумеется, нет.
«Так-то так, — добавил он про себя, — но до какого предела?..» Когда на карту поставлены интересы гигантских организаций, обычная человеческая мораль нередко отступает на второй план. Не пройдет и месяца — и лучшие юристы человечества, живые и электронные, скрестят шпаги над этим клочком земли. И если они не найдут правильного ответа, может возникнуть весьма щекотливая ситуация — и в глазах людей из героя превратишься в негодяя…
— Раз уж вы коснулись договора восемьсот пятьдесят четвертого года, разрешите напомнить, что он касается лишь самих монастырских владений, границы которых четко обозначены стеной.
— Совершенно верно. Но стена охватывает вершину целиком.
— На территорию за стеной ваша власть не распространяется.
— Власть — нет, но у нас есть те же права, что у любого землевладельца. Если сосед причиняет нам беспокойство, мы можем требовать по отношению к нему юридических санкций. Вопрос поднимается не впервые…
— Знаю. Он уже поднимался в связи с подвесной дорогой.
На губах Маханаяке Тхеро мелькнула чуть заметная усмешка.
— Я вижу, вы добросовестно выполнили свое домашнее задание, — сказал он. — Да, мы решительно возражали против нее по целому ряду причин — хотя должен признать, что теперь, когда дорога построена, мы нередко бываем ей благодарны… — Он задумался, затем добавил: — Дорога создала для нас кое-какие трудности, но выяснилось, что мы можем сосуществовать. Любители видов и просто зеваки остаются на наблюдательной площадке; ну а настоящих паломников мы по-прежнему рады принять на самой вершине.
— Тогда, наверное, можно найти какое-то компромиссное решение и в данном случае. Двести-триста метров разницы по высоте не играют для нас серьезной роли. Мы могли бы оставить вершину нетронутой, а площадку под основание башни вырезать ниже по склону, наподобие станции подвесной дороги.
Оба монаха смерили Моргана такими испытующими взглядами, что ему стало не по себе. Он, в сущности, не сомневался, что абсурдность предложения ясна им так же, как ему самому, но считал себя обязанным сделать это предложение, что называется, ради протокола.
— У вас странное чувство юмора, доктор Морган, — произнес Маханаяке Тхеро после долгой паузы, — Что останется от духа Шри Канды, от уединения, которого мы искали три тысячи лет, если здесь поднимется ваше чудовищное сооружение? Уж не думаете ли вы, что мы предадим миллионы верующих, посещавших это святое место часто ценой здоровья, а то и жизни?
— Вполне понимаю ваши чувства, — ответил Морган, хоть и задал себе нелицеприятный вопрос: «Уж не лгу ли я?..» — Разумеется, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы не причинить вам лишнего беспокойства. Все вспомогательные сооружения будут скрыты в недрах горы. Над нею будет выступать только подъемник как таковой, и с отдаления он будет совершенно невидим. Облик Шри Канды останется неизменным. Даже ваша знаменитая тень, которой я только что любовался, практически не пострадает.
Маханаяке Тхеро обернулся к своему младшему собрату, словно за советом. Досточтимый Паракарма взглянул Моргану прямо в глаза и осведомился:
— А как насчет шума?
«Черт, — подумал инженер, — моя ахиллесова пята. Грузовые кабины будут вырываться из-под земли со скоростью в несколько сот километров в час: чем сильнее они разгонятся на подземном отрезке пути, тем меньшая нагрузка упадет на саму конструкцию башни. Конечно, пассажирам не выдержать больше половины g, но и пассажирские кабины успеют развить довольно высокую скорость…»