— Да… — Бабетта кивнула, — …это правда. Но я не могу…
— Разумеется, я не стану просить вас разглашать содержание совершенно секретного сообщения, имеющего отношение к вопросам национальной безопасности.
— Возражаю!
— Снимается. А теперь, мисс Ван Анка, перейдем к вопросу, который обвинение, видимо, сочло весьма неприятным по причинам личного характера…
Отлично, Бабс, ты молодчина. Сейчас мы сыграем в игру «соедини точки». Первую точку Бойсовы сыщики обнаружили в интервью, которое Бабетта дала одному женскому журналу очень давно, сразу после того, как вышла замуж за Макса.
— Я имею в виду историю с личными вещами — нижним бельем и тому подобным — из того магазина в Лос-Анджелесе. Разве в интервью одному из женских журналов вы не заявили… — Бойс неодобрительно взглянул на представителей обвинения, — …причем прямо, откровенно и, я бы добавил, с гордостью, что у вас с мистером Грабом сложились, что называется, полноценные и нежные интимные отношения?
Бабетта не совсем понимала, к чему он клонит, но в тот момент она готова была следовать за этим человеком куда угодно, хоть на транспортную развязку Четыреста пятой скоростной автострады.
— Да. У нас с Максом прекрасные отношения.
Судя по звуку, у кого-то из журналистов начался приступ удушья.
— Благодарю за откровенность. А вы сказали корреспонденту журнала, что, по вашему с мужем общему мнению, единственный способ сохранить здоровые, близкие отношения — это… — Бойс доброжелательно улыбнулся, — …постараться, чтобы в спальне всегда было интересно?
— Да. — Бабетта покраснела.
— Возражаю.
— Отклоняется. — Судье Голландцу, как и примерно миллиарду человек, смотревших телевизор, до смерти хотелось узнать, чем все это кончится.
— А вы сообщили интервьюеру — без всякого стеснения, даже с нескрываемым удовольствием, — что вашему мужу очень нравится, когда вы надеваете сексуальное нижнее белье?
— Сообщила.
— Мисс Ван Анка, правда ли, что при таком напряженном графике работы, как у вас с мужем, вам иногда приходится надолго разлучаться?
— Да? Да.
— Вы чувствуете, что находитесь рядом с отсутствующим мужем, когда надеваете эти интимные предметы одежды?
— О да!
— Возражаю.
— Снимается. Вы носите эти предметы только при муже или иногда — и в период разлуки?
— Я беру их с собой в поездки. Чтобы они напоминали мне о нем. Когда я ощущаю их своей кожей, мне кажется, что я… ну…
— Благодарю вас. Я знаю, что это вопросы сугубо личного характера. Бывает ли такое, что, находясь далеко от мужа, вы надеваете эти предметы одежды и звоните ему по телефону?
Соедини точки. Ну, Бабс, давай. Бабетта покраснела, улыбнулась, потупила взор, убрала со лба прядь волос.
— Иногда я надеваю эти вещи, чтобы легче было представить себе, будто мы вместе.
Следующий вопрос Бойс сформулировал тщательно, поскольку знал, что в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое сентября из Линкольновской спальни Максу никто не звонил.
— И в ту ночь вы как раз намеревались позвонить мужу из Белого дома?
Еще несколько точек, и можешь снова отправляться спасать Ближний Восток и канадских оленей.
— Да, намеревалась. Мне… я пошла спать пораньше еще и по этой причине.
— Но вы не успели позвонить, потому что уснули?
— Да.
— Вы пошли спать в двенадцать тридцать ночи. На Западном побережье было только девять тридцать.
— Точно. Так рано Макса еще наверняка не было дома, поэтому я собиралась подождать немного и позвонить ему.
— Вы сказали агентам ФБР, что, когда легли в постель, телевизор был включен.
— Да. Я включила телевизор. Обычно он не мешает мне засыпать.
А теперь слушай меня очень, очень внимательно.
— Есть ли какая-то определенная программа, которую вы смотрите поздно ночью?
В интервью Бабетта без конца твердила журналистам о своем страстном увлечении некоммерческим публичным телевидением, где всегда можно найти «пищу для размышления». (К примеру, якобы некоммерческие объявления фирмы «Сааб».) Бойс прочел эти интервью — все до одного.
— Я стараюсь смотреть… — Бабетта умоляюще взглянула на Бойса, — …ну, в общем, живые программы.
Бабетта хотела сказать «жизненные», но она старалась.
— Публичное телевидение?
— Возражаю! Ваша честь!
— Я перефразирую. Программы какого телевидения?
— Публичного телевидения. Ток-шоу. Документалки…
Повернувшись спиной к присяжным, Бойс посмотрел ей прямо в глаза и, очень тщательно подбирая слова, спросил:
— В ту ночь, лежа в постели, вы включили канал публичного телевидения?
— Я… да. Я уверена, что… да.
— И, как вы сообщили агентам ФБР, уснули.
— Да. Я очень устала. Ну и вечеринка. Столько сановников из Латинской Америки. Они все силы выматывают. Такие болтуны!
— Значит, вы уснули, не выключив телевизор?
— Да.
— Вы уснули, не выключив телевизор, настроенный на канал публичного телевидения. Это было где-то после половины первого пополуночи?
— Да.
— Ваша честь, с разрешения суда мне бы хотелось представить в качестве доказательства «Телегид» с программой передач на вечер двадцать восьмого и ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое сентября.
После длительного совещания у барьера, проведенного по инициативе явно недовольной заместительницы генерального прокурора, экземпляр «Телегида» с программой передач на ту неделю, о которой шла речь, был надлежащим образом зарегистрирован в качестве доказательства.
Бойс протянул «Телегид» Бабетте и попросил ее прочесть вслух программу передач «Даблъю-и-ти-эй», местного публичного телеканала, на раннее утро двадцать девятого сентября.
Бабетта надела свои очки для интеллектуалов и прочла:
— С часу до трех пополуночи: «Кто боится Вирджинии Вульф?»
Она подняла голову и посмотрела на Бойса.
Нет-нет. Не улыбайся мне, не надо.
Она сдержалась.
По залу суда прокатился негромкий гул.
— Будьте любезны, поясните суду, что такое «Кто боится Вирджинии Вульф?» — попросил Бойс.
— Это фильм. Замечательный фильм. Замечательный американский фильм.
— Будьте любезны, расскажите суду, о чем он, вкратце.
— О двух супружеских парах, которые несчастливы в браке. То есть очень-очень несчастливы.