Ко времени, когда она добралась до мраморного дворца, Председатель Верховного суда Хардвизер уже разослал по «ВерхоНет» электронное обращение к судьям, в котором выражал сожаление об утечке, извинялся «от имени всего суда» перед судьей Картрайт, объявлял, что начинает внутреннее расследование, и даже намекал на возможность привлечения к таковому ФБР. Последнее пришлось некоторым из судей сильно не по душе, что и породило ряд гневных откликов, направленных ими в «С-блог», как именовался внутренний судейский чат.
«Я вынужден особо подчеркнуть мое возмущение намеком на то, что мой офис может иметь какое-либо отношение к этой вопиющей истории, и отказываюсь от какого бы то ни было участия в расследовании. Обстоятельное письмо с выражением моего негодования не заставит себя ждать. СС» (Сильвио Сантамария).
«Сколь ни прискорбен этот эпизод, я нахожу еще более оскорбительным то, что всех нас, не обинуясь, обращают в подозреваемых. Куда подевалось право на равную защиту законом? РР» (Рут Рихтер).
«Почему бы вам просто не установить в Большом зале детектор лжи? ИХ» (Исигуро Харо).
«Quis custodiet…
[74]
вздох. МГ» (Мо Готбаум).
«Прошу вас — давайте все сделаем по глубокому вздоху и успокоимся. ПП» (Пэги Плимптон).
Читая эти послания, Пеппер лишь поражалась тому, что большинство ее коллег, похоже, прогневала не утечка информации, а возможность оказаться под следствием.
Между тем за стенами суда поднялся вой: все как один требовали оторвать голову не окопавшемуся в суде стукачу, — но ей, Пеппер. Газетная статейка привела к тому, что предметом всеобщей ненависти стала именно она, а не другие четверо судей, проголосовавших заодно с ней. И блогосфера, и эфир уже начинали плавиться от накала страстей. К полудню раздались первые призывы «Картрайт в отставку», а перед зданием суда собралась толпа. Следом было объявлено, что толпа эта простоит здесь, паля свечи, всю ночь.
В самый разгар этой бури секретарша сообщила Пеппер, что ее требует к телефону дедушка. Вот этого она боялась пуще всего. Она даже послала ему и Хуаните билеты на полет бизнес-классом в Канкун, Мексика, и обратно, и оплатила для них номер в роскошном отеле (с казино — Джи-Джи любил поиграть), и все только ради того, чтобы убрать его из страны ко времени, когда «Суэйл» попадет в заголовки газет и выпуски новостей. Если бы удача улыбнулась ей хоть немного, в тот миг, когда Си-эн-эн сообщила бы о решении суда, дед уже сидел бы в казино. И вот, пожалуйста.
— Привет, Джи-Джи, — сказал она.
— Это правда? — спросил он.
Пеппер вздохнула:
— Да.
Последовало долгое молчание, не предварившееся даже обычным пффтт.
— Ты позвонил, чтобы ничего мне не сказать? — спросила Пеппер. — Может, проклянешь меня — и дело с концом?
— Я просто-напросто не понимаю, как ты могла… — отозвался Джи-Джи. — Этот сучий потрох мог целиться и в меня.
— Знаю. Однако существует такое дело, называется «Козинко против „Миксмастер“», и в нем… — Она произносила это без какого-либо воодушевления.
— Ты нам поэтому билеты послала?
Пеппер набрала в грудь воздуху, чтобы соврать, да ничего у нее не получилось, и воздух вернулся в атмосферу не загрязненным ложью.
— Угу, — ответила она.
Снова долгое молчание, затем:
— Я знаю, всякий, кто попадает в Вашингтон, рано или поздно сбивается с пути. Но я не думал, что с тобой это случится так скоро.
— Это сложное дело, Джи-Джи. Суд Второго округа постановил, что…
Пффтт.
— Нет, Пеппер. Оно совсем не сложное.
Молчание. Пеппер не могла придумать, что сказать.
— Наверное, мне пора положить трубку.
И положил.
Сильно посуровевший после вчерашней утренней новости Хейден Корк только что получил свежую информацию от представителя Белого дома по связям с конгрессом. Сенату предстояло вот-вот проголосовать за ограничивающую срок президентства поправку семьюдесятью семью голосами против двадцати трех.
— По-видимому, «Суэйл» оказался последней каплей, — доложил он президенту.
Грейдона Кленнденнинна пришлось срочно сорвать с очередных суливших немалые барыши переговоров: он убеждал Россию оснастить ее службы безопасности американскими электрошоковыми пистолетами «Тейзер», способными принести немалую пользу в деле умиротворения чересчур норовистых граждан, коих в Москве за последнее время развелось слишком много.
— Если мы будем и дальше мотать его таким образом на самолетах по часовым поясам, — сказал президенту Хейден, — он может и помереть.
Впрочем, появившийся в Овальном кабинете Кленнденнинн выглядел бодрым, готовым положить всю свою мудрость и авторитетность на алтарь разрешения очередного президентского кризиса.
— Я вообще не уверен, что мы имеем дело с кризисом, — сказал Грейдон, опуская на столик фарфоровую чашку с кофе. — У меня успело сложиться впечатление, что вы не хотели снова идти на выборы.
— Не хотел, — мрачно ответил президент.
— Так в чем же загвоздка?
— В том, что теперь мне придется на них пойти. Чтобы показать этим людям, какого я мнения об их безобразной поправке.
— Но почему вы не можете просто-напросто официально осудить их действия, да на том и закончить?
— Я только и делаю, что осуждаю действия конгресса. Если я не стану баллотироваться на второй срок, все решат, что я испугался и сдался. А я этого не хочу. Потому что это неправда.
— Ладно. В таком случае, баллотируйтесь.
— Грейдон, — сказал президент, — перестаньте изображать тупицу. Я не хочу баллотироваться. Все, что я пытался сделать, основывалось на том, что я занимаю мой пост всего на один срок. Теперь же это стало вопросом принципа.
Сколько раз слышал Грейдон на протяжении своей жизни это заезженное торжественное заявление.
— Ну так не баллотируйтесь, — не без легкого раздражения посоветовал он.
— Хейден, — сказал президент, — вы не могли бы позвонить в Эндрюс и попросить заправить топливом самолет, на котором мистер Кленнденнинн возвратится в Москву?
— Дональд, — сказал Грейдон, — бывают времена, в которые лидеру приходится выбирать…
— Если вы вознамерились прочитать мне еще одну из ваших лекций на тему «как поступил бы Уинстон», — сказал президент, — так я ее слушать не желаю. Я нынче не в том настроении, чтобы упиваться мудростью Черчилля, большое спасибо.