Детская книга - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 209

Женский госпиталь в отеле «Кларидж» в Париже закрыли в 1915 году; женщин ненадолго перевели в Вимере, а потом обратно в Лондон, где они успешно организовали госпиталь еще большего размера на Энделл-стрит. Но кареты скорой помощи и полевой лазарет остались на фронте — за их содержание платили женские колледжи, и работали в них женщины. Дороти и Гризельда решили остаться. Дороти считала: чем скорее и лучше обработана рана, тем больше шансов на выживание и на то, что раненый сохранит руку или ногу, ступню или другую часть тела. Гризельда по-прежнему беседовала с ранеными. Как-то вечером женщины сидели в убежище и пили какао — насыщенный вкус густой жидкости воскрешал в памяти годы учебы, тишину библиотеки, розы в саду Ньюнэма не хуже, чем прустовские мадленки — детство в Камбрэ. Гризельда как бы между делом сказала, что пленные вон в той палатке — баварцы из армии принца Рупрехта. Она небрежно упомянула, что один из них, кажется, месяц назад видел Вольфганга Штерна живым и, насколько это возможно, невредимым.

— Ты им всем задаешь этот вопрос?

— Нет, — ответила Гризельда, — конечно, нет. Только тем, кто может что-нибудь знать.

— Я так и не разобралась, насколько тебе нравился Вольфганг.

— Это все уже так далеко. И все эти смерти. Я думаю, что… очень нравился. Иногда мне казалось, что он… О, какое это имеет значение, когда мы сидим в этой грязи и пытаемся его убить. — Она резко засмеялась. — Плохо быть наполовину немкой. Моей матери тяжело приходится. Она прислала мне какое-то странное письмо, когда Чарльз-Карл пропал — написала, что собирается ехать в Дандженесс искать его жену.

— Жену?!

— Да, она так написала. Не вдаваясь в подробности. Я и про него тоже спрашиваю, но безуспешно. Солдаты, как правило, не ненавидят друг друга. Ходячие раненые друг другу помогают. Как только становится ясно, что им больше не надо друг друга убивать. Все это — безумие. Безумие, грязь, зло и кровь. Я даже не знаю — может, лучше уже не надеяться насчет Карла. И Вольфганга.

Они уже собирались ложиться спать, когда показалась партия медленно и тяжело ступающих санитаров с ранеными на носилках. Ночи редко выдавались спокойными: длинные змеящиеся колонны людей и животных двигались в темноте, и в этой темноте на них падали снаряды, раня и убивая. На этот раз на носилках оказался человек, почти невидимый из-за глиняного футляра или саркофага, который быстро высыхал прямо на теле. Носильщики сказали, что он упал с настила. Снаряд разорвался совсем рядом, взметнул тучу земли и всего такого и повредил мостки. Этот человек нес на спине тяжелый груз, потерял равновесие из-за взрыва, свалился боком в грязь и ушел в нее с головой. Товарищи вытащили его. Был приказ не вытаскивать тех, кто свалился, потому что их, как правило, не удается спасти. И это задерживает всю колонну. Те, кто шел следом, ругались и кричали: «Да бросьте вы этого говнюка», прошу прощения, мэм. Мы проходили мимо, возвращались с носилками, и раненый, которого мы несли, умер прямо по дороге. И мы его только сбросили, когда этого вытащили — повезло ему. Он потерял штаны — глина их засосала. Конечно, они хотели спасти его груз. Горячий паек. Этот дышит. Видно, контужен. Паек они спасли. Он весь в грязи и снаружи, и внутри, но, как мы надеялись, все еще там и все еще горячий. Заберите у нас этого, пожалуйста, нам нужно идти обратно.

Человека в глиняном футляре скатили с носилок на временную госпитальную койку. Дороти огляделась в поисках санитарок. Те все были заняты. Она нашла ведро и принялась счищать глину, которая поначалу отваливалась кровавыми кусками. Гризельда помогала. Лицо было как у голема; санитары проделали в нем дырки для дыхания и для глаз, но волосы засохли, как кирпич, брови стали глиняными гусеницами, губы — толстыми и коричневыми. Дороти отковыривала и вытирала. Гризельда заметила:

— Его ударило шрапнелью вот тут, где были брюки. Я сняла с него кальсоны — похоже, дело плохо.

Раненый вздрогнул. Дороти сказала:

— В спине тоже много шрапнели.

Она обмыла его быстро, но бережно, а потом еще раз, потому что слой глины был неистощим и словно возобновлялся.

Раненый произнес:

— Я всегда говорил, что у тебя хорошие руки.

Голос был невнятный, словно горло тоже забилось глиной. Дороти воскликнула:

— Филип?!

Он с трудом выговорил:

— Когда я свалился, то подумал: это хорошая смерть для горшечника — утонуть в море глины. Глины и крови.

— Не разговаривай.

— Я не думал, что меня вытащат. Был приказ не вытаскивать.

— Ты можешь пошевелить пальцами? — спросила Дороти. — Хорошо. А пальцами ног? Не очень хорошо. Поверни голову. Не слишком далеко. Хорошо. У тебя шрапнель в спине, и в ногах, и в ягодицах. Ее нужно вытащить, чтобы не загноилась. Тебе повезло: этот лазарет принадлежит Женскому госпиталю, и у нас есть «Бипп».

— «Бипп»?

— Это патентованная антисептическая паста. Ее накладывают на рану и оставляют на десять дней или даже на двадцать один. Она запечатывает рану. Чтобы ничто не мешало заживать. Тебе понадобится много «Биппа». Некоторые военные врачи думают, что иглы и скальпели можно стерилизовать оливковым маслом. Но мы умнее.

Других срочных раненых не оказалось, так что Дороти сидела при свете лампы у покрытого глиной Филипа, аккуратно и точно извлекая шрапнель. Он сказал:

— Чувствительность возвращается. Раньше все тело было как не мое.

— Это хорошо, хотя ты, может быть, не согласишься. Я могу дать тебе морфину.

— Дороти…

Она пинцетом искала глубоко засевшие осколки у него в теле.

— Дороти, ты плачешь.

— Да, иногда плачу. Все это очень тяжело. Кто знал, что можно найти друга в глиняном пирожке.

— Я не могу смеяться, мне больно. Что ты делаешь?

— Один осколок засел глубоко — вот тут, между ног. Его придется вытаскивать с обезболиванием. Это подождет до завтра. Я сейчас вытащу все, что смогу, и наложу «Бипп». И дам тебе морфину, и устрою тебя поудобнее. Я думаю, что у тебя еще и нога сломана. Тебе придется вернуться обратно в Англию.

Филип глубоко вздохнул. Дороти вколола морфий. Щедро положила «Бипп» на места, откуда извлекла осколки. Филип сказал:

— Мне до сих пор не верится, что это ты. Мне часто хотелось, чтобы ты была со мной. То есть не в грязи, а в воображении.

— Не в воображении. Во плоти.

Après la Guerre Finie [123]

Был май 1919 года. К дому на Портман-сквер подъехал кеб. Из него вылез человек — ходячий скелет, дешевая одежда болтается, как на вешалке. Он поколебался несколько секунд и позвонил в дверь. Открыла молодая горничная и посмотрела на него с сомнением. Он прошел мимо нее, как тень, и оказался в гостиной, откуда доносились голоса.