Никон - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Бахревский cтр.№ 24

О блаженные заповеди Христовы! О блаженна истина нелицемерная! О блажен воистину и треблажен, кто исполнил заповеди Христовы и за истину от своих пострадал!»

Оставим на совести автора многочисленные чудеса и исцеления. Главное для нас – дух письма. Воодушевление пишущего и его вера в правильность избранного пути.

Задавшись целью построить на Русской земле царство, во всем угодное Богу, превосходящее святостью Царьград и сам Иерусалим, Алексей Михайлович радовался, что начало положено весомое и удачное.

Примирив митрополита Филиппа с царем Иваном, Россия освобождалась от бремени греха, совершенного государством против церкви. Отныне совесть государства была младенчески чиста и безупречна.

Царь Алексей Михайлович со своими бахарями и со своим собинным другом-наставником принимался за дело невиданное, воистину сказочное. Он пожелал быть царем в царстве ничем не оскорбленной Истины. Будучи столь же деятелен, как сын его Петр, Алексей Михайлович мысль имел более высокую. Петр, любитель топора, перекраивал и перестругивал плоть России. Алексей Михайлович был озабочен недостаточной, по его разумению, высотою русской души. Петр жил на земле и строил корабли. Его отец парил в небесах и строил на земле небо. Однако ж Алексей Михайлович знал за собою превеликую свою слабину – умел мечтать, да не умел устраивать мечту. Ему нужен был делатель. И такого делателя он разглядел в Никоне.

5

– Что ты мне принес?! – кричал Никон на своего келейного человека Киприана.

Киприан ростом был с господина – верста, но верста тощая. Его упрямству и глупости не было меры. Однажды он столкнулся на мосту со стрелецким полком и не уступил дорогу, стоял, покуда его не кинули в реку.

Киприан досаждал Никону на дню не раз и не два, но у митрополита не хватало духа прогнать келейника с глаз долой: Киприан был верен ему, как сама смерть. А подлинную верность никакими деньгами не укупишь.

– Что ты мне принес?! – Никон швырнул в лицо Киприану новую, атласную, шитую серебром рясу – подарок княгини Долгорукой.

– Так-то срамно! – Киприан мотнул головой на Никоново одеяние. – Аж залоснилось.

– Нам ли, духовным пастырям, об украшении телес заботиться? Украшать, Киприан, надобно душу.

– Из царицыного терема посланник-то! – не сдавался Киприан. – Дворецкий ее, Соковнин. А ты и явишься, как чучело!

– Глупец. Глупец! – сокрушенно покачал головой Никон. – Это ему будет стыдно передо мною, коли петухом-то вырядился!.. Клобук подай! Да не митру – клобук!

Вышел Никон к дворецкому, перебирая деревянные четки.

– От царевны Татьяны Михайловны передать тебе, митрополиту, велено дыню и корзину вишни.

– Спасибо за память о недостойном! – ответил Никон, кланяясь. – Передай и от меня Татьяне Михайловне, – протянул четки. – Просты, да на Соловках деланы. Святыми людьми. А уж молитв по ним прочитано – великие тысячи.

– Благослови, святой отец! – Соковнин опустился перед митрополитом на колени.

Никон благословил.

– Вот и тебе за радение.

Подарил иконку Богоматери в серебряной ризе.

– Со мной на Соловках сия икона была.

Соковнин поймал руку митрополита, в глазах восторг и преданность.

Глядя на затворившуюся за царицыным дворецким дверь, Никон запустил руку в вишню. Выбирал самые темные, самые спелые ягоды и, сплевывая косточки, не столько думал, сколько переживал.

Вся его нынешняя жизнь была огромным колесом, которое ворочалось уже помимо воли, несло, затягивало в сердцевину неумолимого вихря. И было страшно: ну-ка все вдруг углядят – обманный Никон человек, не тот, за кого принимали, обманный, обманный!.. Полетят спицы из колеса, сплющится обод – тяжесть-то немыслимая, – мокрого места не останется.

– Господи, свершилось бы все скорее!

О патриаршестве своем помолился, и была эта молитва столь же искренна, как искренне ребенок просит у Бога послать ему на Светлое воскресенье обновку – рубашечку вышиту с красным пояском.

– Киприан! – крикнул келейнику. – Одеваться, к царю поеду!

– Так ты же одет, – ответил Никону Киприан.

– Безмозглый дурак! – закричал Никон. – Затрапезный я для дома хорош. К царю должно являться во всем великолепии, ибо по нашему виду царь судит о благополучии всего царства.

Киприан вздохнул, хмыкнул и, досадливо крутя ушастой головой, отправился нога за ногу исполнять приказание.

6

В трапезной Стефана Вонифатьевича собрались все близкие ему люди: митрополит Корнилий, Иван Неронов, Федор Михайлович Ртищев, Аввакум.

Близился день выборов патриарха, хотя имя избранника давно у всех на устах – суровый подвижник Никон. Ни о будущем патриархе, ни о самих грядущих выборах за столом ни единого слова сказано не было. Неронов скорбел, Корнилий, указавший царю на Стефана, не хотел выглядеть переметчиком, Ртищева царский выбор радовал, и Аввакума радовал, но радость его была потаенная, смутная и даже греховная. От Стефана Вонифатьевича протопоп знал, что ждать, а от Никона – не знал. Свой он, Никон, нижегородский, в семи верстах ведь жили. Как земляком не погордиться! Но и против Стефана Вонифатьевича Аввакум тоже ничего не имел. Умом за Стефана стоял, ну а сердце в государственных делах – помощник коварный.

Разговор шел о делах церковных, небольших.

– Попа своего чуть палкой нынче не побил! – сокрушался Неронов. – Навел на грех, окаянный. Женщина одна родила прежде времени, а он, балбес, по невежеству читал у ее одра молитву о жене извергшей.

– Надо читать обычную молитву по жене-родительнице, – сказал Стефан Вонифатьевич.

– Это коли ребенок жив родился! – возразил Аввакум. – А если он родился мертвым?

– Так ведь родился! – как всегда, сразу же закипел Неронов. – С ногами, с руками, с головою! Стало быть, и с душой. Извергшая – та, которая зародыш выкинет.

– Каков бы ни был зародыш, – не сдавался Аввакум, – святая церковь почитает его за человека.

– Ах, не спорьте! Горькое спором не подсластишь, – сказал Стефан Вонифатьевич сокрушенно. – Сколько мне за жизнь отпевать приходилось, и всех было до слез жалко.

– А ведь не случайный у нас разговор приключился! – Неронов уставил глазки на Ртищева. – Как бы Большая Матерь наша не выкинула!

– О какой матери ты говоришь, Неронов? – спросил Федор Ртищев.

– Да о той, больше которой у нас нету, ни у меня, ни у тебя. О церкви.

– Уймись, Иван! – сказал Стефан Вонифатьевич. – Злопророчество сокрушает сердце. Беда у человека за каждым углом, и отводят ее добрые помыслы добрых людей. А их ведь мало, Неронов, добрых-то! Мало!

– И впрямь пустое мелю! Прости, протопоп! – потряс седенькой головой Неронов.