Аввакум - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Бахревский cтр.№ 22

Махнул головой, как лошадь гривой машет.

Оставшись один, треснул себя кулаком по башке. Не жалеючи.

– Все ведь ты знал! Все! Городишки зато брались больно хорошо. Вон сколько насобирали, аж сам Люблин в копилке был. Был, да теперь сплывет. Внук в плену, гетман уходит. Этак и сам в плен попадешь. Господи! Чем я тебя прогневил? Не нашлось в Москве помоложе человека!

И перед самим собою лукавил боярин. Служить царскую службу и для себя счастье, и для всего рода. Князю Потемкину да Даниле Выговскому Люблин ворота открыл, а письмо царю о победах повез молодой Бутурлин. На большую награду роток боярин разинул. Люблин не только присягнул государю, но и расстался с великой святыней – частицей Честного Креста Иисусова. Сокровище Василий Васильевич оставил при себе, зная наперед, что с таким даром Москва встретит его колоколами.

– Ах, напасть! Ах, напасть! – Боярин, сокрушаясь о пленении внука, плакал и, сокрушенный своими же слезами, прикладывался к святыне. Ему, Ваське недостойному, послал Бог добыть для России благодатное древо. Частица величиною с палец, но ведь это была частица того самого креста, на котором Иисус принял муки ради спасения рода человеческого.

Уж совсем дурные мысли приходили в голову Василию Васильевичу. Негожие. Царская милость сладка и узорчата, но ныне сам Господь его жалует. Может, пленение внука – козни иного врага, того, что и самому Господу враг?

Не рад был Василий Васильевич такому умничанью, но куда от себя денешься?

Казаки ушли. Ушел бы и Бутурлин, да не все еще отряды вернулись. И Бог с ними, с отрядами, но затяжной дождь вконец погубил дороги. Пушек много, тюфяк на тюфяке, а лошади кормлены плохо, не тянут. Менять почаще, так и лошадей лишних тоже нет. Добро польское отменное, не кидать же его ради пушек!

21 октября ушел из-подо Львова и Бутурлин. Слухи о татарах неуютные – с ханом сто тысяч, а где эти сто тысяч, непонятно: татарские отряды рыщут по краю, как волки. Возов множество, а на возы татары слетаются что мухи на мед. И ведь не отобьешься от ста тысяч-то! Пушки по горло в грязи, хоть бросай.

Страх был так велик, что Василий Васильевич повздыхал-повздыхал да и бросил пушки. Самим бы уцелеть!

Освободившись от обузы, русское войско прибавило ходу и 8 ноября у Заложиц соединилось с казаками. В Заложицах Бутурлин узнал новость. От Сефирь Газы у Хмельницкого был человек, который говорил гетману: «Хан пришел не с казаками воевать, но с Москвой. Вы, казаки, за вольность воюете, а получите от Московского царя холопство. Опомнитесь, пока не поздно. Поверните оружие на москалей».

О разговоре с посланцем Сефирь Газы гетман сам рассказал боярину, отослал же татарина от себя тотчас, потому что понимал: не ради переговоров был посланец, а ради погляду – велика ли казачья сила.

7

Презанятно получалось. Оба войска, казачье и татарское, искали друг друга, имея намерения самые решительные. Разведка Хмельницкого установила: татары стремятся на юг, к Тернополю. Хмельницкий спешил перехватить хана, слишком большой полон уводили татары. Но хан не собирался бежать от казачьего войска. Он искал с ним встречи, вполне полагаясь на свое стотысячное войско.

Осеннее ненастье переполнило реки, очередную переправу гетман решил сделать возле Озерной. Русские припоздали, а потому отложили переправу до следующего утра.

– Сам Аллах разделил украинцев и русских! – воскликнул Магомет Гирей и послал своих мурз ударить разом и на Хмельницкого и на Бутурлина…

Слава, слава Артамону Матвееву! Сей муж на войне не о возах награбленного пекся, но о чести. Хоть и не все, но большую часть брошенных Бутурлиным пушек он подобрал и привез к Озерной.

Русские полки были атакованы ногайскими мурзами. Не все татарские отряды успели подойти к месту боя. Пушки строго поговорили с конницей, и переправа прошла без больших потерь.

Сомкнув возы в единый табор, казацко-русское войско приготовилось к осаде.

– Учись у казаков! – наставлял Василий Васильевич Матвеева. – Молодцы и мудрецы! Степь, человек гол со всех сторон, а они и телегу в крепость превратили.

Взгромоздившись верхом на такого же грузного, как и седок, коня, Бутурлин поехал вдоль табора подбадривать ратников:

– Ребята, бабахните, как пойдут, разом! Пусть знают, какова русская гроза! – И никакого смущения, даже не покосился на Артамона, спасшего русскую грозу.

Не всякая молния человека бьет. А татар распаляла добыча, взятая казаками и русскими с польских городов. И гнев распалял: не желают казаки жить по-прежнему. С Москвой обнялись. Да не бывать этому!

Хан послал на русских Адиль Гирея. Карусель закрутилась такая, что ни зги: от стрел, пуль, натиска. Да все ж конь – живое существо, татарин – тоже не черт. Нахлебались своей же крови, отхлынули.

8

В шатре Бутурлина стояли иконы, горели лампады. Лекарь из немцев хлопотал над растелешенным боярином. Бой шел с утра до ночи, а убитых, слава Богу, нет. Раненых – сотня, в число этой сотни угодил и сам Василий Васильевич. Стрела разорвала правый бок, внутренностей не повредив. Однако и кровь была, и боль, и озноб. Лекарь ладно все устроил, боярин даже порадовался, что сражен: государь за Львов посерчает, а за рану пожалеет. В полночь к Бутурлину, разругав охрану и доктора, вставших на пути, явился Артамон Матвеев.

– Василий Васильевич, у Хмельницкого с татарами тайный совет. Хан просит гетмана оставить нас ему на потеху. Златые горы сулит. Требует, чтоб султану турецкому служил, коли под султанскую руку доброй волей пошел.

– Для меня то не новость, что Хмельницкий под рукой султана. Экая тайна! Не трепещись, Артамон! Не затем Хмельницкий искал милости нашего царя, чтоб первому встречному хану отдать русские головы на закланье. Я Хмельницкому как самому себе верю. Ради государских дел можно и так говорить, и этак, но Хмельницкий крест в Переяславле не ради угодий и титулов целовал – ради братства. Русские да украинцы – два брата одной земли, а белорусы – третий наш брат. Троица же, сам знаешь, свята и непобедима. Тут не наш с тобой, тут Божий Промысел. Поди, Артамон, посты проверь, татары с утра опять пойдут, а то и ночью. Поди, Артамон, дай мне поболеть спокойно.

Наутро и впрямь ударили, и только на русских. Впрочем, на прорыв не надеясь и головы зазря не подставляя.

Вскоре хан приказал своим войскам отступить от казачьего да русского лагеря на десять верст, чтоб самому не попасть под внезапный удар.

Ночью у Хмельницкого снова были тайные гости. Пожаловал сам Сефирь Газы с мурзами, тут были и ногайцы, и родственники Тугай-бея – Богданова друга. Но гетман переговоры вести не стал, почитая себя ровней не визирю, а хану. Говорил с Сефирь Газы войсковой судья Самойло Богданов.

Сефирь Газы сразу взял круто, словно казаки были его подданными:

– Ни ушам своим, ни глазам – не верю! Казаки, всегда верные слову, сломали присягу великому хану и переметнулись под руку Московского царя. Понимаю: от голода спасались, был нужен московский хлеб. Но не слишком ли дорогой ценой? Киев – за кусок хлеба, а к нему в придачу города и земли, по праву принадлежащие королю Яну Казимиру.