Смута - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Бахревский cтр.№ 106

Вор обоим послал подарки и много вина.

Во время обильного возлияния оба родственничка были схвачены и вздернуты. Их виселицы долго стояли на Московской дороге, предупреждая всех самозванцев, что истинный самозванец ныне на Руси один и другого быть не может.

68

Полыхали зарницы, озаряли зреющие хлеба. Вор сидел на удобном кресле, доставленном ему из Польши. На ужин была ему белужка, хорошее вино. В окна струилась прохлада, пахнущая травами.

– О, эти полыханья неведомо чего! – говорил Вор шуту Кошелеву. – А знаешь, друг, я научился даже в отчаянии находить наслаждение. Мне грозят смертью – наслаждаюсь ужасом. Я для многих загадка. А загадка моя в том, что я обратил жизнь мою в наслаждение… Разве это не восхитительно: на мне одежда из тончайшего шелка, я ем редкую рыбу и пью заморское вино… Для нас играют зарницы… Для полного удовольствия недостает, правда, какой-то малости…

– Пророк Магомет, – сказал Кошелев, – наслаждением почитал женщин и благовония. Может, зажечь ладан в курильнице?

Курильницу привез князь Петр Урусов, Вор отвалил татарину чуть не треть казны, задумывая нечто тайное и никому пока не ведомое.

– Запали, – согласился Вор.

Шут вышел из комнаты и явился с мужиком, который принес в горстях горящие угли и насыпал в курильницу.

– Объясни свое шутовское иносказание, – потребовал Вор.

– Боюсь, что ты слишком полагаешься на чужие руки, когда загребаешь жар. Лето, а мы все в Тушине.

Вор тихонько засмеялся.

– Во-первых, я не воин. Во-вторых, у меня своего… даже имени нет. Сама моя жизнь превращена ныне в предмет торгов. Торги идут в Москве, в Тушине, в Самборе, в Кракове. Ты приметил, шут, – купцы-евреи покинули мой табор? То-то! У Филарета секретничают, сговариваются объявить королевича Владислава царем русских. Король Сигизмунд воспретил Мнишку присылать ко мне новые отряды, и не только ему. Всем полякам запрещено идти ко мне. Пан Гонсевский, бывший посол, приводит под имя короля Сигизмунда земли вокруг Смоленска. Короля надо вскоре ждать в гости…

Полыхнуло так сильно, что небо порозовело на мгновение. – Откуда берется огонь в зарницах? – удивился Вор. – От молнии был бы гром, зигзаг… Нет, шут. Не пришло мне время таскать из полымя угли голыми руками… Когда все это начиналось, я чувствовал себя исполнителем черной воли. Но я слишком возносился в моих помыслах. Никому-то мы не надобны со своими страстишками, со скудными нашими грехами. Хочешь, шут, предскажу, что будет с Россией?

– Предскажи, государь.

– Знаешь Павлу?

– Павлу? Царь-бабу? Которую ты Рожинскому подарил? – Она теперь не у Рожинского. К Рожинскому она попала, будучи брюхата. Тот не сразу приметил это, а когда приметил, вернул ее в табор, солдатам. А солдаты, по ее просьбе, отвезли ее в тайное место, в лес, поставили ей избу, снабдили всем, что впредь понадобится, даже повитухой… Так вот и с Россией будет: она заслонит себя от своего теперешнего блуда дремучими лесами и, придет время, разродится собою же, подрастет вдали от глаз и явится перед миром.

– Тебе бы, царь, шутом быть. Очень уж ты умный.

– Я для одного тебя царь, для других – шут. Серьезные времена для Русского царства минули. Вот Павла разрешится от бремени, а покуда всякий человек на этой земле – утеха козлу.

– Ого! – сказал шут с угрозой.

– Больно за свою родимую? – Вор смеялся тихонько и отвратительно. – Ты ведь себя, русский, за хорошего человека почитаешь. А знаешь, что сделали ярославцы с бедным Иоахимом Шмитом? Они так ему кланялись, так радостно ломали перед ним шапки, с такой охотой ходили убивать своих, русских, сторонников Шуйского, что он, бедный немец, принял подобострастие за любовь. Мог бы убежать, но, заботясь о безопасности города, вернулся, чтобы защитить мирных людей, и был этими мирными опущен в котел с кипятком.

Шут заворочался, сполз со стула, перекатился через голову.

– Заболтался я с тобой, пора и честь знать.

– Ничего, я тебя еще послушаю! – Вор больно ухватил шута за шиворот. – Отчего удираешь? Откровений моих испугался?

– Испугался, государь. Сболтнешь лишнего ты, а голову снимешь с меня. На Московской-то дороге все еще висят.

– Родственнички? Ты прав, шут. Хуже нет, когда царя тянет душу облегчить. Расскажи мне сказочку на сон грядущий, тогда и ступай себе.

– Какую тебе, похабную или чтоб сердце задумалось?

– Сердечную давай.

Шут подул на угольки в курильнице и начал:

– Жил-был царь-холостяк. Захотелось ему жениться. Боярские дочери от гордыни, от важности все дуры дурами, заморских царевен сватать – дело тонкое, хлопотное. Вот раз поехал царь в поле зайцев травить собаками и повстречал пастушку. До того была хороша пастушка, что царь тотчас решил: «Вот моя жена». Подъехал, спрашивает: «Пойдешь за меня замуж?» – «Пойду». – «Смотри, с уговором тебя возьму: хоть одно слово поперек скажешь – голову на плаху!» – «Согласна». Дело сладилось, и через год родила царица сына. Царь пришел, поглядел и так решил: «Твоего сына убить надо. Он – мужик. Не может мужик на царстве сидеть!» – «Твоя воля», – ответила царица. А тот и вправду сына забрал, унес.

На следующий год родила царица дочку. И дочку царь отнял – диким зверям скормить.

Прошло много лет, и однажды говорит царь царице: «Надоела ты мне, мужичка. Снимай царские уборы, надевай крестьянские. Будешь служить новой государыне». Жена повинуется. А царь и впрямь привез во дворец красавицу да еще красавца.

«Хороша ли моя невеста?» – спрашивает.

«Тебе хороша, мне и подавно», – отвечает бывшая царица покорно.

«Тогда снимай крестьянское платье, надевай царское, садись за мой стол. Красавица – дочь твоя, а добрый молодец – твой сын, а мой наследник».

Тут и сказке конец.

– Слушай, а ведь он большая скотина – твой добрый царь! – возмутился Вор.

– Коли тебя пробрало, значит, ты не худший из этого гнилого племени, – ответил Кошелев и убежал, нарочито не увернувшись от брошенного в спину царского башмака.

В дверях сказал:

– Одно у тебя приятное дело за весь день.

– Какое?

– Меня по горбу огрел.

69

Зарницы зорили новые хлеба, а старый хлеб в Москве стоил опять по семи рублей за четверть. Амбары Троицкого подворья опустели, на дорогах хозяевами были тушинцы. Чего же делать, потерпели бы, но из-под Владимира пришла сокрушающая сердца злая весть: Лисовский, побитый под Юрьевцем, ожил, как птица феникс, и зарезал всю пехоту боярина Шереметева. Сам Шереметев успел во Владимир убежать. То же самое и со Скопиным вскоре станется.

Царь Василий Иванович шел из Успенского собора от заутрени, когда с паперти стали показывать на него пальцами и кричать: